Ролан еще только рыскал взглядом по сторонам в поисках подводных камней, когда к нему подошел большеглазый таджик в тюбетейке. Он и пальцем к нему не прикоснулся, но внимательно и быстро осмотрел его вещи, даже обнюхал его самого. Ролан уже созрел для того, чтобы дать ему пинка, но азиат будто почувствовал это и спешно ретировался.

Не успел таджик исчезнуть, как перед Роланом всплыла физиономия чернявого паренька с острым носом и резкими чертами лица. Одну руку он держал в кармане, а двумя пальцами другой, ссутулившись, водил перед ртом, изображая процесс курения.

– Есть?

Но Ролан едва удостоил его взглядом. Попрошаек в тюрьме не жалуют, и кавказец должен был это понимать. Скорее всего, понимал, а его поведение очень походило на провокацию. А вдруг лицо новичка поплывет в раболепной улыбке, вдруг он расстелется перед обитателями камеры в желании угодить им. Он расстелется, и об него можно будет вытирать ноги. Можно было сказать, что по пятницам он не подает, но в таких случаях молчание ценится гораздо больше пренебрежительного слова.

Он знал тюремные правила и ждал, когда к нему подойдет серьезный человек от смотрящего. Он мог бы занять место и без спросу, если ожидание затянется, но беда в том, что все шконки заняты, и без разводящего ему сейчас никак не обойтись.

А ожидание действительно затянулось. Что ж, придется Магомету идти к горе.

Ролан направился в угол, где чинно, без суеты переговаривались меж собой братья-славяне. Двое из них – бритоголовый парень с яйцевидной головой и мужчина с воскового цвета лицом – внимательно смотрели на него, оценивая поведение, пытаясь распознать повадки. Но при этом никто из них не пытался установить с ним контакт. А куда спешить? Времени много, да и сам Ролан шел к горе.

Он проходил мимо стола, когда сидевший на краю скамейки узбек вдруг подставил ему подножку. Ролан вовремя заметил опасное движение и остановился, даже не задев протянутой ноги. И тут же свободной рукой схватил узбека за правое запястье. Выкручивая кисть, заметил, как выпадают из нее карты.

Узбек оказался неслабым противником, Ролан чувствовал силу в его руке. И еще азиат собрался ударить его кулаком снизу вверх, от бедра, как это делают в карате. Пришлось поторопиться, чтобы не попасть под удар. Ролан усилил нажим и взял противника на болевой прием как раз в тот момент, когда тот пустил в ход кулак. Но удар не удался – и Ролан уклонился, и боль так скрутила узбека, что кулак безвольно завис на половине пути.

Ролан не мог бросить матрас на пол – правила не позволяли, а отдать его было некому. Но ничего, он справился с противником и одной рукой. Оторвал его от скамьи, подвел к изгоям и удачно провел подсечку, уронив на отверженных. Унизительный контакт состоялся – теперь узбек сам должен стать изгоем, и вряд ли собратья по вере примут его к себе. Хотя все может быть.

– Сука позорная, – процедил сквозь зубы Ролан в готовности добить поверженного узбека ногой.

Но тот не пытался взять реванш за поражение, закрывая лицо рукой. На пятой точке опоры он жалко пятился к стене.

– Да, совсем братья наши меньшие распустились…

За спиной у Ролана стоял худощавый парень с блестящими залысинами на высоколобой голове. Маленькие, близко посаженные глазки, тонкая переносица, но негармонично широкие ноздри, кривая пренебрежительная ухмылка, адресованная азиатам.

Узбеки, похоже, не прочь были вступиться за своего собрата, но их сдерживали те двое, что внимательно наблюдали за Роланом. Мужчина с восковым лицом грубо выговаривал азиату с тонкой косичкой на бритой голове. В проходе между шконками толпились и другие братья-славяне, готовые ввязаться в драку.

– Своих баранов можешь стричь сколько хочешь, а наших пацанов не тронь, понял?

– Где ты баранов видишь? – с акцентом спросил азиат, исподлобья глядя на предъявителя.

– Тебе их всех пересчитать? – спросил высоколобый и кивком головы показал на поверженного узбека. – Или этого хватит?

– Э-э, братва, хорош базар-вокзал гонять, – с важным видом встрял в разговор мощного телосложения кавказец с приплюснутым носом и борцовской шеей. – Сейчас вертухи набегут, шмоны-моны, оно вам надо?

Весомый аргумент сгладил конфликт, и враждующие стороны разошлись по своим углам. Высоколобый парень потянул Ролана за собой.

– Скатку сюда пока положи, – сказал он, хлопнув рукой по верхней шконке в блатном углу.

– Ты что, Ренат, с дуба рухнул? – одернул его мужик с восковым лицом. – А если он из птичника к нам залетел? Ты же не хочешь, чтобы тебя в пуху обваляли?

– Был я в птичнике, – жестко глянул на него Ролан. – В больничке. У Дольче и Габбаны.

Каким бы строгим ни был режим в следственном изоляторе, новости здесь все равно циркулируют исправно, особенно если есть «дорога» для прогонки тюремной почты. Прошла почти неделя с тех пор, как Ролан попал в санчасть, и обитатели этой камеры должны уже знать о происшествии в голубой палате.

– Так это ты Дольче открывалку отбил? – с одобрением посмотрел на него восколицый.

– Я честный арестант и по-другому не мог.

– Это дело… Ренат, чего застыл? Пусть скатку на твой шконарь кладет… Ты, кажется, Тихоном назвался или я что-то путаю?

– Тихон я, – уложив свернутый матрас на второй ярус, кивнул Ролан.

Восколицый показал ему на место подле себя. С его стороны это было высшей степенью доверия. Но не он был смотрящим в камере – это место занимал остроносый парень лет тридцати с выпученными от природы глазами. Взгляд у него холодный, затуманенный. Сильный взгляд, пронизывающий. Но Ролан видал и не такое, и напрасно смотрящий пытался давить на его психику.

– Слышал я про тебя, Тихон, – сказал он с таким видом, будто любовался собой со стороны.

Он же не человек, а полубог, если все и про всех знает. И голос его звучал негромко для того, чтобы все вокруг напрягали слух, улавливая слова смотрящего.

– Ты на Храпова наехал, да?

– Ну, я же не знал, что это Храпов.

– Он тебя повязал, да?

– Было дело, – сконфуженно кивнул Ролан.

Вот если бы он взял верх над начальником тюрьмы, тогда можно было бы гнуть пальцы, а так хвастать нечем.

– Чего так?

– Он же мент, и работа у него такая, арестантов вязать…

– Я знаю Храпа; он в спецуре не служил, на захваты не выезжал. А ты Арнольду навалял, Хазарчика конкретно опустил, тебя голыми руками не возьмешь. А Храп взял. Почему?

– А в больничке я что делал? Рука у меня прострелена. Не мог я рукой…

– Ну, не мог так не мог, – смотрящий накалил обстановку и сам же ее разрядил. – Все мы не просто так здесь, всех менты повязали… Храп такой, он бузу не прощает. Только все равно непонятно, почему ты здесь? Два-тринадцать шьют?

– Если бы. За бакланку много не дают. А у меня двенадцать лет с тележкой.