— Значит, вы не в курсе, что именно произошло с бабушкой?

— Нет.

— А как фамилия вашего коллеги, дежурившего в ту ночь?

Врач задумчиво пошевелил чернявые кудлатые волосы на макушке, но так и не вспомнил, даже очередная пятерка не помогла. Но зато он вспомнил медсестру, дежурившую в ту ночь, и она, на счастье, оказалась сегодня на дежурстве.

— Слушаю вас, — кокетливо улыбаясь и потряхивая собранными в задорный хвостик волосами, проговорила медсестричка Оля.

Огорчать это милое, легкомысленное создание было жаль, но выхода у Максима не было.

— Олечка, я по одному очень важному и не совсем приятному вопросу, — приступил он к делу. — У меня умерла бабушка, это случилось в вашей больнице, тридцатого мая и как раз в ваше дежурство. Мне бы очень хотелось узнать подробности. — И помедлив секунду, добавил: — Если бы я знал, что мне придется беседовать со столь очаровательной девушкой, я бы захватил цветы.

Олечке вступление понравилось. Она чуть разрумянилась и спросила:

— А как фамилия вашей бабушки?

— Болотникова, Аглая Игоревна. Она лежала в отдельной палате. Приятная такая, с голубоватыми волосами, очень интеллигентная старушка.

Тут лицо девушки заметно помрачнело, она как-то сразу замкнулась, было видно, что бабушку она вспомнила и что воспоминание это настроения ей не улучшило.

— Простите, я не помню такую.

Но Максим не был расположен глотать всю чушь, которую наверняка попытаются ему втереть сотрудники больницы, и уж тем более Олечка.

— А я уверен, что помните, — беря девушку за локоть и заглядывая ей в глаза инквизиторским взглядом, проговорил Максим. При необходимости он мог быть очень жесток. Даже с такими вот Олечками.

— Вы что? Отпустите меня! — Олечка попыталась вырваться и стала озираться по сторонам в поисках поддержки.

К счастью, Максим успел выманить ее из отделения на лестницу, а тут не было ни души. Все: и персонал, и больные, и родственники — предпочитали пользоваться лифтами.

— Увы. Улизнуть не выйдет, помощи ждать неоткуда, — плотоядно улыбаясь, заключил Максим. — Кричать не советую. А теперь шутки в сторону. Я знаю, что бабушкина смерть была странной и внезапной. И хочу знать, что именно случилось в ночь ее смерти. Честно, подробно, без уверток. Обещаю, что я не буду никому мстить, подавать в суд на вас, на врача, на отделение и так далее. Но знать правду я хочу. Ваша очередь. — Все это время Максим неотрывно сверлил Олечку взглядом, так что деваться ей было некуда.

— Да не знаю я ничего! Честное слово, не знаю! — В голосе медсестры звучали противные плаксивые нотки. — Мы когда прибежали, она уже мертвая была.

— Так. Кто мы и что значит прибежали? Почему вам понадобилось бежать?

— Мы — это я и Павел Генрихович. Это врач дежурный, — заливаясь румянцем от ушей до пяток, пояснила Олечка.

— Хорошо. А почему бежали? — не ослабевая хватки, спросил Максим.

— Ну, сигнал вызова прозвучал, мы и побежали.

— Не сходится. Если бабушка лежала в палате одна и сама нажала кнопку вызова, вы не могли не успеть. Простая логика. Так что же произошло?

— Мы правда бежали, — пряча глаза, уверяла Олечка. — Как только услышали, сразу и побежали.

— Значит, услышали не сразу, — заключил Максим. — Потому что на посту вас не было, а были вы с Павлом Генриховичем… в ординаторской, — догадался он, а затем догадался, чем занимались Павел Генрихович и Олечка в ординаторской той самой ночью. — Что, одеваться долго пришлось? Пока услышали, пока оделись, сколько же это времени прошло?

— Да вы на что тут намекаете? Какое вы имеете право! — встрепенулась Олечка, но Максим не дал ей перейти в наступление.

— На вашу связь с дежурным врачом. Но это не мое дело. Развлекайтесь как хотите. Через сколько минут после вызова вы оказались в палате? И пожалуйста, без увиливаний, я, как вы заметили, очень настойчив и проницателен.

Было видно, что Олю это разговор тяготит и пугает, но деваться девушке было некуда.

— Не помню, через пять.

— А точнее?

— Может, через десять или пятнадцать, — пискнула Оля и с ужасом взглянула на Максима.

Максиму потребовалось нечеловеческое усилие воли, чтобы не врезать девушке по хорошенькой мордашке. Но бить женщин он был не приучен, к тому же такой поступок, кроме угрызений совести и стыда, ничего бы не дал. Бабушку уже не вернешь. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Что вы увидели в палате?

— Ваша бабушка не шевелилась, а лежала, как-то выгнувшись, глядя перед собой. Павел Генрихович тут же принялся ее реанимировать, а я побежала за аппаратурой и препаратами, но было уже поздно.

Выругаться Максим себе тоже не позволил, хотя и очень хотелось.

— Что необычного вы заметили в отделении, когда шли к палате? Может, в самой палате было что-то необычное?

— Да что мы могли разглядеть, мы же неслись сломя голову! — весьма убедительно воскликнула Олечка, но Максима провести не удалось.

— Вспоминайте, Оля. От этого зависит финал нашей истории, — снова впившись в нее пристальным, прожигающим взглядом, велел Максим.

— Ну, я не знаю, — ныла Оля, но было видно, что на сей раз она реально пытается вспомнить события той ночи. — А что вас интересует?

— Все. Рассыпанные в коридоре лекарства. Больной, шаркающий в свою палату. Непринятый вызов на бабушкином телефоне. Упавший цветочный горшок в холле. Все что угодно.

— Ну, вроде бы, когда мы шли в палату, кто-то из больных шел в сторону лифта. У нас по вечерам только дежурное освещение в коридорах, очень слабый свет. Я еще помню, мельком удивилась, кому это не спится по ночам.

— Больной? Это был мужчина?

— Да.

— Высокий, низкий, тощий, толстый, какой?

— Пожалуй, довольно крепкий мужчина, не старый, роста среднего или даже высокого. И знаете, кажется, он был не в пижаме и не в спортивных штанах, у нас так большинство пациентов ходит, а в джинсах.

— А волосы у него какие были — кудрявые, рыжие, черные? Может, он был лысым?

— Не знаю. Он в капюшоне был, знаете, кенгурушка такая с капюшоном.

— Очень интересно. Откуда он направлялся к лифтам?

— Как раз из того конца коридора, куда мы бежали. Но мы бежали по одной стороне отделения, ну, то есть поста, а он обошел его и двигался параллельно нам. Да может, он и не к лифтам направлялся, а просто мимо шел, в ту часть отделения, что за лифтами. Но я не очень присматривалась. Мы торопились.

Ржали вы на ходу и тискались, мрачно подумал Максим.

— Хорошо. В самой палате вы ничего странного не заметили? Думайте, Оля.