«Проходимец» — тоже сомнительная вещь. Его можно поместить только так: начало, средину — приход в деревню и разговор с хохлами — выкинуть, — и потом конец — рассказ проходимца. И озаглавить это «Рассказ проходимца». Это будет оригинально — читатель и не разберет, кто тут проходимец — автор ли сам или герой его? «Читателя», пожалуйста, поставьте в конец книжки.

Прилагаю маленький рассказик «Сон». На место «Финогена» можно водворить «Ваську» — возьмите у Владимира. Хотя и «Васька» тоже… Лучше ничего не берите.

«Вареньку» не получил для корректуры. Она уехала в Ялту — а все, что туда для меня поехало, не туда попало… Как же быть с «Варварой»-то? Мне очень хотелось бы просмотреть ее. Тоже и «Кирилку» — нельзя ли и его прислать?

Усердно прошу восстановить начало у второго чорта, оторванное цензурой. Влад[имир] говорил, что она позволяет это.

А относительно пакостей и мерзостей, о коих Вы сообщаете, я написал кое-что, но не знаю, как удобнее переслать и на чье имя? Спросите Влад[имира], он знает, о чем идет речь, и, может быть, что-нибудь посоветует. Если будет оказия в Питер — пошлю с оказией.

Пока — крепко жму руку Вашу. Желаю всего хорошего.

А. Пешков

70

С. П. ДОРОВАТОВСКОМУ

30 или 31 мая [11 или 12 июня] 1899, Н.-Новгород.

Дорогой Сергей Павлович!

За дружеское, славное письмо — примите мое сердечное, горячее спасибо. Крепко жму руку Вашу и крайне огорчен, что не был с Вами. Увы — я, если б мог поехать в Питер, наверное, и то бы не поехал, ибо устал, работаю, как вол, и людей, людей ходит ко мне — куча! Устал чертовски.

И «Вареньку» и первые тома Вы скоро получите — через неделю, не более, я думаю. Мне нужно только послать «Фому» к июню, а это я сделаю, наверно, послезавтра.

Относительно «Спутника» — валяйте его в III-й! IV том — «Фома» и «Человек с дудочкой», — есть у меня такой тихенький и грустный рассказишко. Повторить Вам, что хочу в 3-й?

«Варенька», «Артем», «Дружки», «Однажды осенью», «Кирилка» — пришлите корректуру, — «Черти», 2 рядом, «Мой спутник», «Читатель», а чтоб было ровно 10 — закатите еще один маленький.

Нет ли у Вас крошечного рассказишки «Красота» или «На пароходе»? Запустите его, Христа ради! Если он озаглавлен не «Красота», то озаглавьте именно «Красота». Он очень важен мне как некий гвоздь. А «Проходимца» будете помещать — поместите его рядом со «Спутником» и только начало да конец, без середины. Хотел бы я иметь его корректуру. Возможно — пришлите. Я не задержу.

До свидания!

Спасибо Вам.

А. Пешков

71

М. З. БАСАРГИНОЙ

3 [15] июня 1899, Н.-Новгород.

Я все помню, Мария Захаровна.

Хорошее — не забывается, не так уж много его в жизни, чтоб можно было забывать. Да и прошло с той поры, как мы виделись, всего лишь десять лет. И хоть за это время я прожил тридцать, — Вас помню все-таки. И очень ярко.

Сердечное спасибо Вам за память. Хотелось бы увидеть Вас, узнать, как Вы живете, как жили. Осенью я буду в Петербурге и к Вам приду — можно? А до той поры — сделайте мне милость! — пришлите Вашу карточку! Пожалуйста, снимитесь и пришлите. Я Вам отвечу тем же.

Прекрасно сделали Вы, что написали. Таким хорошим, ласковым вздохом из дали прошлого явилось для меня письмо Ваше, хотя оно и кратко, как вздох.

До свидания!

А. Пешков

72

А. П. ЧЕХОВУ

3 июня [15 июня] 1899, Н.-Новгород.

Спасибо, доктор Чехов! Великолепная карточка. Как живете, как здоровье? Скоро ли в Ялту, где, должно быть, адски жарко теперь. Если жары не любите — приезжайте сюда — у нас вчера уже снежок выпал. Надо думать, что скоро поедем на санях. Не поверите — до такой степени мерзка весна здесь, точно наша нижегородская природа с ума сошла или пьяна.

Приехал Тимковский, сидит и загибает драму. Работает он здорово, аккуратен во всем, как немец. Любит рассуждать от философии, любопытен, как человек эдакий увесистый, хотя и маленький. Скучноват, как просто человек. И зачем люди так много мудрствуют и так мало, плохо, не умеючи живут?

Настроение у меня пакостное, устал я — страшно, и вообще чего-то не ладно живется мне. «Фома» мой становится для меня крокодилом каким-то. Я даже во сне его видел прошлый раз: лежит в грязи, щелкает зубами и свирепо говорит: «Что ты со мной, дьявол, делаешь?» А что я делаю? Испорчу ему вид.

А Вам жму крепко руку. Спасибо за память.

Ваш А. Пешков

73

В. С. МИРОЛЮБОВУ

Между 10 и 23 июня [22 июня и 5 июля] 1899, Н.-Новгород.

Спасибо за память. Телом я здоров. Живу в Нижнем, лето буду жить с Тимковским в Васильсурском. На-днях переберемся туда. У меня болен сынишка. Много работаю. Порчу «Фому». Очень зол.

Журнал Ваш выходит поздно и рассылается ужасно неаккуратно. Жалуются.

Стихи Петрова в печати производят лучшее впечатление, чем писанные. Вы, по-моему, хорошо сделали, напечатав их, это очень поддержит Петрова. У него есть талант, но ему отвратительно живется, и он начал пить водку. Впрочем, от этого он еще лучше стал писать, в доказательство чего и прилагаю два его стиха. Один послал в «Жизнь», может, напечатают, ибо печатают худшие. Славная фигура этот Петров. Он приезжал недавно ко мне, пил водку, и мы пели песни. Талантливый он, и хорошее у него сердце.

Пока — я решительно ничего не могу написать для Вас. Простите.

До свидания.

А. Пешков

74

В. С. МИРОЛЮБОВУ

Между 10 и 23 июня [22 июня и 5 июля] 1899, Н.-Новгород.

Кабы Вы, дядя, приехали — было бы это чрезвычайно приятно. Мы с Тимк[овским] сняли в Васильсурском две дачи — на одной бабы, а в другой — мы, мужи. И дача от дачи далеко. Приезжайте, а? Я пока сижу в Нижнем, на крыльце, ибо в квартире маляры работают, а в Василь меня начальство не пускает. Послал телеграмму в Питер, да ответа нет еще. Жить на крыльце неудобно.

Пью водку с малярами — хороший они народище.

Напишу вскоре длинно. О Тим[ковском] сказано справедливо.