— Бастард.

— Тебе почем знать? Ты свечку им не держал.

И Бенсон, верно, осклабился:

— Всем известно, как Шерман востребовал право первым возлечь с ней… и возлег. — И с убежденностью: — Богом клянусь, младший Шерман — папаша этого чада, да и сам он думает также.

— С чего вдруг решил?

Бенсон молчал, и Аделия, с гулко бьющимся сердцем, умирала тысячу раз, представив, что каждый от Тальбота до Манчестера думает также: гадает, чье семя она носит внутри и ждет не дождется момента, когда сможет сравнить черты ребенка с отцовскими.

— Сам знаешь, все говорят… — подтвердил ее догадку упившийся управляющий. А потом застенал: — Уж лучше бы я не возвращался сюда, дурак был, вот и послушался… А бежать надо было, бежать!

— Ты о чем?

Аделия навострила уши: вот именно, о чем это он?

— Да так, — отмахнулся рукой управляющий, — ни о чем. — Себя слушать надо, внутренний голос, а не всяких там…

Вилы с грохотом опрокинулись оземь, это Аделия подалась ближе, чтобы лучше слышать слова управляющего, да задела их платьем.

Мужчины охнули, и она, посчитав, что сбежать не удастся, сделала вид, что вот-вот появилась на этой дорожке.

— Едва не расшиблась, — сказала она, отряхивая якобы пострадавшее платье, — понаставили всякого.

— Госпожа. — Брэди поспешил поднять вилы, подскочил к ней с услужливостью.

И Аделия, не глядя на управляющего, произнесла:

— Брэди, позаботься, чтобы завтра с утра работники были у мыловарни. Я самолично приду проверить, как продвигается дело.

— Да, госпожа, я обо всем позабочусь, — с готовностью отозвался слуга.

И теперь, наблюдая за работой мужчин, чинящих крышу, Аделия то и дело вспоминала слова, подслушанные вчера: «Уж лучше бы я не возвращался сюда, дурак был, вот и послушался…», «Себя слушать надо, внутренний голос, а не всяких там…»

Бенсон, к слову, сегодня вел себя, как обычно: сговорился с работниками об плате, сам же отвел их на мыловарню, а когда пришли кровельщики, выторговал цену поменьше.

А потом отправился в Тальбот получить деньги за проданную карету…

— Госпожа, к вам посетитель, — обратилась к ней Гленис.

— Кто? — спросила она и подумала: «Только не Шерманы».

— Адэр Брукс, госпожа. Говорит, что он друг вашей семьи!

Аделия встрепенулась, не сумев в полной мере сдержать счастливой улыбки.

— Да, он часто бывал в нашем доме. Скажи, я буду через минуту!

И едва Гленис ушла, поспешила к себе, чтобы выглядеть должным образом. Убедилась, хорошо ли уложены волосы, достаточно ли помады на бледных губах и не кажется ли она слишком розовой от волнения… Здесь, в поместье, Аделия перестала следить за собой: не белила лицо и давно не высвечивала волос.

Святые угодники, она едва носом в зеркало не уткнулась, да она загорела… Что это, неужели веснушки? От ужаса у нее распахнулись глаза. Только не это! Схватив пуховку, она обильно сдобрила лицо пудрой. Ну вот, так много лучше… наверное.

Теперь она отчасти походила на призрак…

Аделия стерла и опять нанесла слой белил. Пусть будет, как есть! В конце-то концов.

— Добрый день, госпожа Айфорд.

Адэр ждал ее в холле у растопленного камина и улыбался теплой улыбкой.

Каждый раз при виде него у Аделии екало сердце. Ухоженный, в темно-красном дублете и при шляпе с пером, он казался воплощением элегантности, красоты. И пахло от него восхитительно… Даже сейчас, стоя в полуметре от гостя, Аделия ощущала аромат хвойного леса с ноткой корицы.

— Добрый день, господин Брукс, — отозвалась она, и голос дрогнул. — Рада видеть, что вы в добром здравии.

— Как и вы… Аделия. Выглядите чудесно! Воздух провинции, определенно, пошел вам на пользу.

Смутившись, Аделия опустила глаза и как нарочно заметила пятнышки пудры на лифе своего темно-синего платья. Святые угодники, ну она и растяпа! Раскрасневшись до вспыхнувших огнем щек, она была рада появлению Глэнис с кувшином вина и бокалами.

— Вы, должно быть, желаете выпить с дороги? — спросила она, отпуская служанку кивком. — Весна нынче радует теплыми днями.

— И не только… — присовокупил Адэр многозначительно, глядя лишь на нее. Продолжил, промочив горло: — Накануне я имел удовольствие лицезреть ваших матушку и сестер, а также мистера Лэмба. Они спрашивали о вас…

Одно волнение за другим…

Аделия расценила слова как попрек и поспешила сказать:

— До сих пор дела поместья удерживали меня от возможности навестить их… но я сделаю это в ближайшее время. В добром ли они здравии? — спросила она.

— Полагаю, что так, не считая, к сожалению, мистера Лэмба, одолеваемого подагрой.

И потому, верно, всем недовольного…

Брат однажды заметил, что подагра отца — как вторая жена, с которой считаются больше, чем с первой.

— Мне жаль, уверена, матушка делает все, чтобы облегчить его страдания.

И они замолчали.

Неловкость момента казалась почти осязаемой… Рядом с Адэром ее мысли скакали, что зайцы, она и дышала-то через раз.

— Аделия, что вас тревожит? — спросил вдруг мужчина, слегка коснувшись ее поникшего плечика. — Я хочу вам помочь. Вы ведь знаете…

— Знаю. — Она с опаской глянула в сторону кухни, и Адэр, заметив это, поспешил убрать руку. — И я безмерно вам благодарна, но все, что должно быть сделано, уже делается.

— Вы о делах поместья?

— О них. — И прислушалась к мерным ударам молотка, раздающимся с крыши. — Даст бог, на этой неделе удастся починить крышу, а на следующей — запустить мыловарню.

И собеседник спросил:

— Значит, вернулся ваш управляющий?

— Да, — сказала Аделия и удивленно поглядела на Адэра. — Почему вы спросили?

Тот плечами пожал.

— Разве не вы говорили мне в прошлый раз про его позорное бегство? — произнес он при этом. — Рад, что он воротился.

Аделия была абсолютно уверена, что про Бенсона в их первую встречу не говорила. Тогда откуда он знает? Неужто…

Слова пьяного управляющего опять зазвучали в ее голове: «… Дурак был, вот и послушался…» И Аделия поняла.

— Не знаю, что бы я делала без него, — призналась она, от души улыбнувшись. — А ведь казалось, он не вернется. Был настроен решительно…

— Но перед вами не устоял. — Адэр тоже ей улыбнулся, и улыбка показалась ей показательной.

Словно таящей за собой нечто большее, чем простое участие…

Например, тайную помощь, в которой он не собирался признаться.