Его зовут Роджер. Мы направляемся в кафе (снова, в который раз — кафе), и он вежливо слушает, пока я излагаю ему свою конькобежную теорию. Он заявляет, что у него она не вызывает доверия. Так прямо и говорит! Брось, мол, это, и дело с концом! Гниловатая теория! Но ведь что-то мы все равно откроем, говорю я. То или другое, мало ли что! Неизвестное вещество, растение, какое-нибудь там явление, рыбу, да что угодно! Он только пожимает плечами и заявляет: если уж речь о том, чтобы Норвегия просияла на карте мира, рыбина, надо думать, нужна из ряда вон здоровенная. Такой вот сарказм! У парня негативный настрой. Ну как ты можешь напрочь отметать оледенение, что бы там ни говорили специалисты! Такие вот узколобые люди как раз и не дают ходу многим из нас, молодых, мечтающих внести свой вклад в общую копилку. Я напоминаю ему, какую жестокую борьбу пришлось выдержать Туру Хейердалу с официальной наукой, когда он вернулся после путешествия на «Кон-Тики». Разве мало было знаменитостей, которые вынуждены были потом каяться, признавая свою ошибку и правоту Хейердала! Нельзя исключать и такого поворота дела. Роджер возражает, что нет ничего хуже, как неумение учиться на чужих ошибках. Если тебе непременно надо самому повторить все ошибки, то ученый из тебя никудышный. Ты всегда сядешь в лужу. Я чувствую раздражение. Надо же! Всего пять минут, как познакомились, а он уже объявляет меня никудышным! Явно не тот подход! Надо относиться друг к другу с взаимным уважением и любознательностью. Нужна открытость. Я изложу тебе свою теорию, а ты мне свою. Затем мы доказываем их правильность и становимся друзьями на всю жизнь. С Роджером все не так. Он оказался не таким, как я думал. Я взорвался. Назвал его дураком и сказал, чтобы он убирался ко всем чертям. С кем не бывает сгоряча! Он уходит, и я остаюсь один, нехотя допиваю кофе с таким чувством, что все против меня ополчились. Я проявил инициативу, пытаясь подыскать физика, который внес бы в задуманное предприятие точные знания. Я побрился, сел в автобус и поехал в университет, выбрал, как мне показалось, подходящего парня. Причем не первого попавшегося. Нет, я сначала тщательно изучил их всех и только затем выбрал того, который, как я понял, принесет самую большую пользу. А тут оказывается, что он пустышка! Даже подумать страшно, что же представляет собой остальная группа! Орава балбесов. Мне тут нечего задерживаться.

И вот пока я сидел за столиком, предаваясь таким размышлениям, подходит вдруг парень и спрашивает, нельзя ли ему сесть за мой столик. Пожалуйста! Пускай только не воображает, что я собираюсь точить с ним лясы. Я огорчен и обижен и хотел посидеть один, допить свой кофе и уйти.

— Слушай, кто ты такой? — спрашивает парень: что-то, мол, я тебя тут еще никогда не встречал.

Кто я такой? Что за вопрос? Я не знаю, что отвечать. Мое имя ничего обо мне не скажет. Наверное, он хочет спросить, о чем я думаю, какие у меня ценности, откуда я появился. Я поглядел на него: он высокий и стройный, худощавый, и у него свежий цвет лица. Кажется, симпатичный. Ну, в общем, славный парень. Он постарше меня. Я говорю, что пришел сюда подыскать физика, который согласился бы принять участие в необычной экспедиции в область Тихого океана, но пока что не встретил никого, кроме сплошных идиотов, так что на данный момент подумываю бросить эту затею. Бросить — что? Я излагаю ему свою теорию и т. д. и т. д. Он протягивает руку и сует мне. Хочет, чтобы я ее пожал.

— Великолепная теория! — говорит парень.

Он так и видит перед глазами, как этот первобытный народ катит на коньках через Тихий океан. Его зовут Ингве. Меня — Эрленд. Он не физик, но интересуется физикой. В особенности волнами. Вообще-то он киновед. Знает многое про кино. Он давно этим занимается. А сейчас у него как раз такое чувство, что пора бы заняться чем-нибудь новеньким. Он хочет сам писать киносценарии. (А кто, спрашивается, не хочет!) Но это не так-то просто. В нем что-то надломилось, когда он понял, что разбираться в кино еще не значит, что у тебя получится писать сценарии. Чтобы преодолеть свои страхи, он стал посещать лекции по физике. В основном, чтобы как-то отвлечься. Натолкнуться на новые идеи. Иногда он захаживает еще на лекции по географии и ботанике. Интересующийся человек может открыть для себя столько разных направлений. Он сейчас на распутье. Надо решить, продолжать ли то, чем он до сих пор занимался, или выбрать новую дорогу. Кроме того, его бросила возлюбленная. Подумать только! Ведь такой славный парень с виду! Это просто необъяснимо.

Мы с Ингве так и просидели несколько часов, и между нами завязалась дружба. Я убедился, что он достаточно смыслит в физике, чтобы принести пользу во время путешествия. Ничего такого особенного в физике нет, говорит Ингве. Много разговоров вокруг горстки законов, которые управляют процессами, происходящими вокруг нас. Простенькие силы действуют так-то и так-то. Физику любят изображать чем-то очень трудным, потому что те, кто, в отличие от всех остальных, много о ней знают, хотят, чтобы так оно оставалось и впредь. Как сложную и недоступную для понимания науку расписывают физику средства массовой информации. Засилье СМИ! Нам с Ингве есть о чем поговорить. Потом еще зимние ночи. Ингве пережил такой опыт, так что ему это знакомо. Однажды, когда он работал на лесопосадке (что само по себе хороший знак), какому-то сотруднику в глаз попала щепочка. Она засела в глазном белке. Ингве пришлось ее вытаскивать. Со щепочки капала белая глазная слизь. Вот это зимняя ночь так зимняя ночь! А еще одному его родственнику глаз вышибло лыжной палкой. Глазное яблоко так и лежало на снегу. Жуткая история! Одним словом, Ингве много чего повидал на своем веку. В его жизни были и драма, и любовь, и утраты. Если это не закалка, то о чем вообще тогда говорить! И в придачу, он еще кое-что смыслит в физике. Меня это устраивает. Потом выясняется, что Ингве младший ребенок в семье. Берем его. Наш путь — к звездам!

Мы с Эгилем встретились и уладили то маленькое недоразумение с лодкой. Каждый пошел другому навстречу. Я — потому что не хочу с ним ссориться и хочу взять его в путешествие. А Эгиль — потому что почувствовал, что, если будет упрямиться, может упустить путешествие на Тихий океан. Мы перестали ершиться и помирились на том, что в случившемся были виноваты оба, так как оба привязывали лодку. Мы разделили вину пополам. Там было два узла. Один завязал Эгиль, другой — я. А никто из нас никогда не славился особенным умением по части вязания узлов. «Наверное, это мой узел тогда развязался!» — говорит Эгиль самокритично. «Нет, наверное, узел был мой!» — говорю я. Мы махнули рукой на престиж. Ощущение было приятным. Настроение поднялось, и Эгиль стал настойчиво предлагать посмотреть его снимки на лоне природы, где он сфотографирован с овцами. Он не чужд природе. В этом смысл посылаемого мне сигнала. И он уже начал читать литературу по Тихому океану. Эгиль упоминает о великой, «еще не разгаданной мозаике путей миграции народов в Тихом океане». Это впечатляет, и я подумал, что Эгиль все-таки молодец и серьезно относится к делу. Успех экспедиции должен превзойти все ожидания. Но тут он улыбнулся и сказал, что это слова Хейердала. Значит, Эгиль дошел до этой мысли не своим умом, но, как он говорит, нужно считаться с тем фактом, что времена нынче уже не те. В наше время своим умом много не выдумаешь. В наши дни так просто не бывает. Все мысли уже кем-то подуманы. Нам остается только уточнять нюансы.