Он замолчал. Щеки его слегка горели. Он достал окурок сигареты из мундштука и выбросил его. Сказал:

— Забил я тебе голову. А эти мысли — итог всей моей жизни. Ну, впрочем, не будем об этом.

Они вошли в кофейню. Там уже сидели рыбаки. Некоторые сняли рыбацкую одежду, переодевшись в чистое. Но в кофейне было уже не так шумно, как утром. Большая часть сидела молча или разговаривала негромко. Мирза Манаф спросил у первого же рыбака:

— Асгар как?

— Поехали искать.

Они сели за стол на деревянную скамью, прислонившись к стене. Мирза Манаф явно был обескуражен. Пропажа рыбаков угнетала его. Исмаил спросил:

— Вы хорошо знали их?

— Ну да, знал, как и все, кого ты здесь видишь. Мы все друзья здесь.

Мирза Манаф заказал обед. Во время еды Исмаил украдкой поглядывал на него: мысли его были далеко, и ел он машинально. И то и дело невольно взглядывал на дверь, в тревожном ожидании. После обеда они вышли на улицу. Погода была солнечной и приятной. Дул мягкий ветерок. Мирза Манаф глубоко вздохнул и сказал:

— Сейчас пойдем в гору, навестим могилу Мирзы Малика и прочтем молитву, потом вернемся.

Исмаил замедлил шаг и сказал:

— Мирза, если вам надо остаться, оставайтесь. Не хочу мешать.

— Нет, от меня тут ничего не зависит. Если найдут их, привезут. Это ведь наша судьба. Ловец не всегда ловец, иногда он сам становится добычей. Так всегда было, и ничего нового тут нет. Может, и мой черед придет. Оставим этот разговор. Посмотри, вон, одуванчики. Они первыми цветут весной и последними — осенью. В это время года их тут много, а цвет какой!.. Если бы я их называл, я бы назвал их слезой солнца — уж очень они похожи на солнце, разве нет, посмотри!

Исмаил посмотрел, и ему показалось, что эти цветы чем-то знакомы ему. Мирза взял его за руку и мягко потянул, говоря:

— Пойдем, а то до ночи не вернемся.

Они пошли мимо дремлющих в объятиях осени пашен и желтых полей. Вошли в лес. Тропинку, вьющуюся среди листвы, пересекали стелющиеся плети ползучих растений. Мирза Манаф прибавил шагу, и Исмаил не отставал. Сплетение ветвей бросало тень на землю. Грели сердце и ласкали глаз оранжевые пятна солнца, разбросанные в глубине холодной и густой тени. Чем дальше они шли, тем горячее становилась удивительная и возбуждающая мечты игра между лесом и солнцем.

— Мирза, а в этом лесу дикие звери есть?

— А как же. А если совсем диких нет, то есть полудикие — полудомашние.

— То есть?

— Например, одичавшие коты, бывшие домашние.

— Нет, Мирза Манаф, кроме шуток, есть дикие?

— Когда-то зверя было много, а теперь нет. Может, какой-то и попадется, но очень редко.

Исмаил замолчал. Он смотрел на громадные ветви высоких деревьев — туда, где оранжевый водопад солнечного света находил путь через разрывы и щели и врывался внутрь леса. Смотреть на это было приятно. Он пожирал это необычное зрелище взглядом. Острый запах толстых, покрытых мхом стволов деревьев и влажной земли висел в воздухе. Пройдя немного дальше, Исмаил опять нарушил молчание.

— До чего здесь красиво!

Мирза Манаф взглянул на него.

— Ты видишь, да?

— Да, удивительно!

Через час они дошли до убогого кладбища на окраине маленькой деревни. Мирза Манаф осторожно шел между могил, вглядываясь в надгробные камни. Было видно, что число могил больше числа домов в деревне. Над одной могилой Мирза остановился, вглядываясь в камень. Исмаил встал рядом, читая надпись. Различалась она с трудом:

«Инженер Мирза Малик Аразали, родился в 1299 в Баку, умер в 1347»[8].

Бороздки надписи были забиты грязью и пылью. Он присел на корточки и щепочкой очистил надпись, потом коснулся указательным пальцем могильного камня и вместе с Мирзой Манафом они прочли поминальную суру Корана[9]. Потом они помолчали. Они оба сидели на корточках и смотрели на могильную надпись. Не шевелились. Иногда быстрый ветер дул от поверхности земли и, нарушая тишину, качал ветви кустов и сухую траву. Исмаил смотрел на слово «Баку» и вдруг вспомнил, что слышал такое: живущие там — коммунисты, не признающие Бога. А значит, поминальная сура им не подходит. Он взглянул на мрачное, каменное лицо Мирзы Манафа и невольно нарушил молчание:

— Мирза Малик был коммунист?

— Коммунист?! Когда-то был, но потом отошел от этого и вернулся к намазам.

Ветер усилился, ветви гнулись и иногда печально стонали.

— По какой специальности он был инженером?

— Механик. В одном из колхозов Нахичевани был начальником ремонтной станции. Имел постоянную визу для пересечения границы.

— Зачем тогда уехал, если там ему хорошо жилось?

Мирза встал с корточек. Его лицо немного скривилось. Видно было, что сидеть так — больно для его ног. Глядя на могильный камень, он сказал:

— Помилуй его Аллах, он был человеком, как бы это сказать, удивленным и смущенным. Не могу выразиться яснее. Там не мог выдержать, говорил, что задыхается. Одышкой он страдал. И вот он с тысячей затруднений переселился сюда, запустил в работу мастерскую по ремонту рисомолотильных машин, но и здесь ему было нехорошо, говорил: и здесь задыхаюсь, все разъело мздоимство. Как ни старались все, чтобы он женился, стал главой семьи и оставил эти мысли, не получилось. Постепенно ото всех отдалился. Остался один. И вот…

Он покачал головой с сожалением и горечью.

— Мирза Малик был светом нашего рода: образованный, добрый, честный, набожный. Но не смог перенести всего этого. Так сильно бился головой о прутья клетки, что упал, и вот, тело его принесли сюда.

— Я всегда думал, что он любил девушку и, поскольку не мог жениться на ней, остался один — и в конце концов зачах.

— Бесспорно, Мирза Малик был влюблен, но только не в женщину, а в истину. Он искал истину. По причине этой любви он ушел от советских сюда, по причине этой же любви и здесь не ужился.

Исмаил задумался: любовь, женщина. Его сердце начало колотиться. Кровь застучала в висках.

— Ты — кто?

— Ты — кто?

— Я оттого, что хочу тебя, бежал сюда, но все равно — и здесь хочу тебя.

— Я сегодня тебя не видела, ни утром, ни днем!