– Нет, вчера были ветер и дождь.

– На этот случай существуют дождевики и зонтики. Берите пример со своей воспитанницы, посмотрите в парк, фрейлейн. Майя превесело переносит ветер, а это крошечное существо Пук тоже борется с ветром весело и храбро, хотя его чуть не сдувает с земли.

– Майя молода, она счастливый ребенок, не знающий еще ничего, кроме смеха и солнечного света, – со вздохом сказала Леони. – Ей еще неизвестны горе и слезы, тяжелые и горькие удары судьбы, которые надрывают наши силы.

Она невольно посмотрела на письменный стол, на стене перед которым главное место занимала большая фотография в темной раме; должно быть, с этим портретом были связаны дорогие и горестные воспоминания, потому что он был окружен черным флёром[2], а перед ним стояла вазочка с фиалками.

Проницательный доктор заметил этот взгляд. Он как бы случайно подошел к столу и, рассматривая портреты, сухо заметил:

– От ударов судьбы никто не застрахован, но их гораздо лучше переносить со здоровым юмором, чем со вздохами и слезами. А, портрет фрейлейн Майи! Очень похожа! А рядом ее брат, удивительно, до чего он не похож на отца! Кого изображает эта фотография? – и он указал на портрет, украшенный траурным флером.

Вопрос застал Леони врасплох; она вспыхнула и ответила нетвердым голосом:

– Одного… одного родственника.

– Может быть, вашего брата?

– Нет, кузена… очень дальнего родственника.

– Вот как? – протяжно произнес Гагенбах. Казалось, этот «дальний родственник» заинтересовал его, он весьма внимательно рассмотрел лицо бледного и худого молодого человека с гладко зачесанными волосами и мечтательно прикрытыми глазами, а потом равнодушно продолжал: – Это лицо как будто знакомо мне, должно быть, я видел его где-то.

– Вы ошибаетесь! Его давно нет в живых, много лет назад он похоронен в знойных песках африканской пустыни.

– Упокой, Господи, его душу! Как же он попал в Африку с ее знойными пустынями? Как исследователь?

– Нет, он умер мучеником за святое дело, он отправился с миссией, целью которой было обращение язычников в христианство, и не выдержал климата.

– Мог бы сделать что-нибудь поумней. Я считаю совершенно излишним обращать в христианство черных язычников далекой Африки, когда у нас под носом, в Германии, проживает множество белых язычников, которые знать не хотят христианства, хоть и крещены. Если бы ваш двоюродный брат спокойно сидел в своем приходе и проповедовал прихожанам слово Божие…

– Он был не богословом, а учителем, – рассерженно перебила его Леони.

– Все равно! В таком случае ему следовало внушать страх Божий нашим школьникам, в наше время у этих повес он имеется далеко не в достаточной мере.

Это мнение выводило Леони из себя, но случай избавил ее от необходимости отвечать, потому что в эту минуту послышался робкий стук в дверь и вслед за тем вошел Дагоберт. Не успел еще он выполнить свой церемонный поклон, как дядя крикнул ему:

– Сегодня не будет урока английского языка! Фрейлейн Фридберг только что объявила, что «ее нервы донельзя расстроены», а нервное расстройство и английская грамматика несовместимы.

Вероятно, молодой человек чувствовал большое влечение к изучению языков, потому что это известие совсем расстроило его. Леони решительно возразила:

– Прошу вас, останьтесь, милый Дагоберт! Наши уроки не должны страдать от этого. Я сейчас принесу книги.

Она встала и вышла в соседнюю комнату. Доктор с досадой посмотрел ей вслед.

– Никогда еще у меня не было такой несговорчивой пациентки! Вечное олицетворение противоречия! Послушай, Дагоберт, ты, кажется, знаешь здесь многое, что это за человек там висит?

– Висит? Где? – с ужасом спросил Дагоберт.

– Ну, к чему сразу же думать о петле? Я говорю о том портрете над письменным столом в этой проклятой раме из крепа и фиалок.

– Это родственник фрейлейн, кузен…

– Ну да, «очень дальний родственник»! Это она и мне сказала. Только мне что-то не верится! Это наверняка ее умерший жених. Не знаешь ли ты его имени?

– Фрейлейн раз назвала его при мне… Энгельберт.

– Ну, вот видишь – Энгельберт! – серьезно произнес доктор. – Это имя по своей сентиментальности как раз под стать его неприятной физиономии. Энгельберт и Леони – превосходное сочетание! Наверно, они ворковали друг другу о своей тоске в разлуке и изливали свою скорбь в слезах, как две плакучие ивы!

– Да ведь бедняга уже умер, – вставил Дагоберт.

– Не много умного сделал бы он, если бы и остался в живых, – проворчал Гагенбах. – Этакая жалкая фигура! Однако мне пора, передай мой поклон фрейлейн. Желаю вам найти удовольствие в нервном уроке английского языка! – Доктор вышел. Сильно не в духе спускался он с лестницы, «сентиментальный кузен из песчаных пустынь», казалось, вконец испортил его настроение. Вдруг он остановился. – Я где-то видел это лицо, это как дважды два – четыре. Только странно, оно выглядело совершенно по-другому!

Произнеся это загадочное замечание, доктор сердито потряс головой и вышел из дома.

Погода не располагала к прогулке, был один из тех холодных, ветреных весенних дней, которые так часты в горах. Правда, природа уже ожила, деревья оделись в свежую зелень, но из-за недостатка солнца и тепла растительность почти не развивалась.

Темные облака мчались по небу, вершины деревьев гнулись от ветра, но это ничуть не беспокоило девушку, легкой поступью быстро шедшую по узкой лесной тропинке. Майя знала, что отец не любил, когда она одна предпринимала такие далекие прогулки пешком, но Пук сломя голову перебежал через луг, она последовала за ним, потом они забрались в лес; там под шумящими соснами было очень хорошо, густые зеленые чащи манили все вперед и вперед. Какое удовольствие бродить совсем одной, бегать наперегонки с Пуком! Увлекшись этим удовольствием, Майя совсем забыла о возвращении, пока наконец сама судьба не напомнила ей об этом самым неделикатным образом: пошел дождь, сначала маленький, потом все сильнее и сильнее, и наконец с неба хлынули целые потоки воды.

Майя спряталась под сосну, но нашла там убежище лишь на несколько мгновений; не успела она опомниться, как с ветвей закапала вода, а по стволу заструились целые ручьи. А небо становилось все черней и черней. Это не был кратковременный порыв дождя, и девушке не оставалось ничего другого, как бежать со всех ног в лесной домик, находившийся в десяти минутах ходьбы оттуда. Задумано – сделано! Девушка бросилась вперед, перескакивая через пни и камни, по мокрой мшистой почве, достигла полянки, но тут попала совершенно во власть дождя и ветра и наконец, измокшая и задыхающаяся, прибежала к домику вместе со своим маленьким четвероногим спутником.

Домик принадлежал оденсбергскому лесничеству, но был расположен на расстоянии получаса ходьбы от него, среди леса. В зимнее время здесь кормили проголодавшуюся дичь, а потому здесь же хранились запасы корма. Это был маленький домик с крепкой крышей и двумя низенькими окнами, теперь, ранней весной, он был совершенно пуст. Он стал желанным убежищем для двух беглецов.