Карл Фаберже аккуратно перечитывал опись, стараясь взять из чемоданов все наиболее ценное. А когда наконец саквояж был заполнен до самого верха, щелкнул замками.

Он вышел из сейфа-лифта (Герасим все так же стоял у дверей, бдительно посматривая), закрыл дверцу на ключ, а потом несколько раз повернул колесо против часовой стрелки, закрывая его на кодовый замок.

– Карл Густавович, может, вам помочь? – показал Герасим взглядом на саквояж, стоявший в ногах ювелира.

– Ничего, дружок, отдыхай, я уж как-нибудь сам справлюсь. Как говорится, своя ноша не тянет… Герасим, я у тебя вот что хотел спросить…

– Спрашивайте, Карл Густавович, – охотно подался вперед охранник.

– Ты знаешь такого, Валерьяна Ерощука? Кажется, я его рассчитал в свое время за воровство.

– Так оно и было, Карл Густавович. Это ведь я подсказал Евгению Карловичу, что он ворует. Скверный человечишка. Я ведь бывший полицейский, а у меня на таких людишек ой какой нюх хороший! А что, досадил? Так вы только скажите, ежели что, я из него всю душу вытрясу с большим удовольствием! – покачал он кулаком внушительного размера. – Он ведь на Литейном живет.

– Не надо, Герасим, – поумерил Фаберже пыл охранника. – Неприятности он мне пока не доставляет, а вот только почему-то ходит за мной по пятам, а какая у него в том надобность, я не знаю.

– Не следует вам одному по городу ходить, вон нынче что делается!

– Ничего, как-нибудь образуется. Премию я тебе выпишу. Купишь что-нибудь женушке красивое.

– Вот спасибо, Карл Густавович, – расчувствовался охранник. – Благодетель вы наш!

Вернувшись в свою комнату, Эдвард Одье расположился на мягком диване и запалил толстую кубинскую сигару. Пустив дымок к сводчатому потолку, украшенному золочеными ангелами, расправившими крылья, не без удовольствия осмотрелся.

Новое место жительства пришлось по душе. Каждый уголок здания наполнен был роскошью: на тумбах стояли огромные фарфоровые вазы, помнившие прикосновения китайских императоров, почивших лет триста тому назад, на шкафах отыскали место антикварные статуэтки из дорогих пород дерева и редкого поделочного камня, не уступающие в красоте лучшим образцам Эрмитажа. Каждый уголок здания буквально вопил от излишеств. Карл Густавович понимал толк в прекрасном, умел окружить себя красотой, для чего не жалел ни потраченного времени, ни средств. Чего только стоит мягкая и удобная кровать! Кто-то из слуг обмолвился о том, что это была точная копия ложа французского короля Людовика XVI. В квартире была продумана каждая мелочь: расположение комнат, убранство, мебель, декор – все работало на изысканный вкус хозяина!

Господин Одье взял со шкафа статуэтку из белоснежного итальянского мрамора: юноша и девушка слились в страстном поцелуе. Похожая композиция имелась в Лувре, но вот эта, выполненная мастерами Фаберже, смотрелась не в пример ярче – прописывалась буквально каждая деталь сплетенных в страсти молодых тел, на лицах влюбленных распознавался каждый мускул. Особенно удалась девушка, закрывшая в истоме глаза. У скульптора, сотворившего подобное чудо, был невероятно острый взгляд.

Неожиданно в дверь постучали. Эдвард Одье аккуратно поставил статуэтку на место и негромко произнес:

– Войдите.

Дверь отворилась, и в комнату прошел старый слуга, служивший еще его отцу, которого он взял с собой в Россию из Швейцарии. Более преданного человека отыскать было невозможно.

– К вам пришли, господин Одье, – произнес слуга.

– Кто это, Жак? – удивленно спросил посол, не ожидавший гостей.

– Он представился Мишелем Россером.

Эдвард Одье слегка нахмурился, кого он не ожидал увидеть, так это военного атташе швейцарского посольства.

– Скажите ему, пусть заходит, – разрешил Одье, не сумевший подобрать причину для отказа.

Слуга мягко прикрыл за собой дверь.

Через минуту, отчаянно топая тяжелыми каблуками, в комнату вошел военный атташе Швейцарии в России, полковник-лейтенант. Это был мужчина лет сорока пяти аскетического облика, предпочитавший всем одеждам военный мундир: сухопарый, подтянутый, с прямой осанкой, каковой всегда отличаются строевые офицеры. Темно-русые волосы пострижены коротко, а седина на висках совсем не старила, а, наоборот, только добавляла его внешности моложавость. Хотя он и числился в штате посольства, являясь его непосредственным подчиненным, но в действительности Мишель Россер имел особые полномочия и подчинялся непосредственно президенту Швейцарии.

Для Эдварда Одье не было секретом, что тот находился в весьма приятельских отношениях с Марией Спиридоновой, одним из руководителей левых эсеров. Оставалось только гадать, что может связывать швейцарского подданного, наследника металлургического магната, с идейной революционеркой.

А может, это любовь?

Полковник-лейтенант улыбнулся, показав безукоризненные зубы. Он следил за свой внешностью и пользовался невероятным успехом у русских барышень. А ведь в далекой горной стране его ждали красивая жена и прелестные дочери-близняшки.

– Вижу, вы недавно устроились, и весьма неплохо. Поздравляю! – красноречивым взглядом обвел Россер комнату.

– Решил поменять обстановку, знаете ли… Кухарка господина Фаберже великолепно запекает угрей.

– Я всегда полагал, что вы большой гурман.

– И потом, у господина Фаберже очень просторно… Так чем буду обязан, господин Россер? – деловито поинтересовался посол, давая понять, что обмен любезностями шагнул в завершающую фазу.

– Насколько я понимаю, вы перевезли не все вещи со своей прежней квартиры? – спросил военный атташе.

– Да, кое-что осталось, – неопределенно ответил Одье. – Есть еще чемоданы. Сумки… Надо будет выбрать время, чтобы как-то разобраться со всеми этими делами.

– Этого всего остального набралось почти на двадцать чемоданов, – едва улыбнулся полковник-лейтенант.

– Вижу, вы осведомлены.

– О! Подсчитать было несложно. Ваши чемоданы остались стоять вдоль стен. У вас очень прилежный слуга. Ему до моего ординарца крайне далеко. Надеюсь, вы не делаете из этого какую-то особую государственную тайну?

– Разумеется, нет! Половина из этих чемоданов заполнены разными милыми вещами, что я привез из Швейцарии. Без них мне будет как-то грустно. Знаете, они несколько скрашивают разлуку с родиной.

– Вы сентиментальны.

– Побудьте в России с мое, так вы тоже станете сентиментальным, – хмыкнул посол. – Полагаю, вы пришли не для того, чтобы напомнить мне о количестве чемоданов.

– Вы проницательны, господин Одье… У меня к вам будет одна небольшая просьба. – Раздвинув большой и указательный пальцы, Россер показал размеры своей крохотной просьбы. – Мне бы хотелось, чтобы вместе со своими чемоданами вы принесли в дом и четыре моих.

– Хм… У вас такая маленькая квартира, что некуда поставить вещи? – обескураженно спросил посол.