– Это поврежденные файлы.

Я почуял нечто страшное, колоссальное, непостижимое уму.

– Так ты говоришь…

Зоя облокотилась на стол и заговорила, опустив голову на ладони.

– Если мгновения из разных веков сливаются воедино, тогда эти мгновения можно представить как поврежденные файлы, Гаспери.

– Разве мгновение и файл одно и то же?

Она замерла.

– А ты представь себе, что так оно и есть.

Я попытался. Цепочка поврежденных файлов; цепочка поврежденных мгновений; цепочка дискретных явлений, которые сливаются воедино, когда им это запрещено.

– Но если мгновения – это файлы… – я запнулся на полуслове. Комната, в которой мы сидели, показалась мне менее реальной, чем за миг до этого. «Стол реален», – сказал я себе. Вялые цветы на столе реальны. Синяя краска на стенах. Прическа Зои. Мои руки. Ковер.

– Теперь ты понял, почему я не отмечаю день рождения, – сказала она.

– Послушай… Согласен, все это дико, но выходит, это то, о чем говорила мама? Симуляция?

Она вздохнула.

– Поверь, эта мысль приходила мне на ум. Очень возможно, что мое мышление затуманено. Ты знаешь ведь, что я занялась наукой благодаря ей.

Я кивнул.

– И к тому же, – продолжала она, – я понимаю, что все это косвенные данные, и я в здравом уме. Это всего лишь серия описаний странного явления. Но совпадения, Гаспери. Эти мгновения сливаются воедино. Я должна рассматривать их как некое доказательство, фактическое подтверждение.

4

Если бы мы жили внутри симуляции, то как бы мы узнали, что это симуляция? В три часа ночи я сел на трамвай от университета до дома. В мягком свете вагона я прикрыл глаза, восхищаясь его свойствами. Мягкой вибрацией воздушной подушки. Звуками: едва слышным шелестом при движении, тихими разговорами, попискиванием детских игр. «Мы живем внутри симуляции», – говорил я себе, взвешивая идею, но она по-прежнему казалась мне маловероятной, потому что я мог чувствовать благоухание букета желтых роз, который бережно держала обеими руками сидящая рядом женщина. «Мы живем внутри симуляции», – но я испытываю голод, и что же, я должен верить, что это тоже симуляция?

– Я не утверждаю, что все эти мгновения складываются в бесспорное доказательство нашего существования внутри симуляции, – говорила Зоя час назад в своем кабинете. – Я говорю, что набралось достаточно доводов, чтобы начать расследование.

Как расследовать реальность? «Мой голод – симуляция, – говорил я себе, – но мне хочется чизбургер». Чизбургеры – симуляция. Говядина – симуляция. (Кстати, так и было на самом деле. Забой животных для употребления в пищу влечет за собой арест как на Земле, так и в колонии.) Я открыл глаза и подумал: «Розы – симуляция. Аромат роз – симуляция».

– Что собой представляет расследование? – спросил я ее.

– Думаю, надо побывать во всех точках времени, – сказала Зоя. – Переговорить с автором письма в 1912 году, с видеохудожником в 2019-м или 2020 году и с писательницей в 2203 году.

Я вспомнил новостные статьи, когда было изобретено путешествие во времени и сразу запрещено за пределами государственных учреждений. Я вспомнил главу из пособия по криминалистике, посвященную так называемой Розовой Петле, которая чуть всех не погубила. Ведь история искажалась двадцать семь раз, прежде чем изловили путешественника во времени и возместили нанесенный негодяем ущерб. Я знал, что сто сорок один человек из двухсот пяти, приговоренных к пожизненному заключению на Луне, отбывает наказание за попытку совершить путешествие во времени. И не имело значения, удалось им это или нет. Достаточно было попытки, чтобы угодить за решетку пожизненно.

– Гаспери, – сказала Зоя, – я не понимаю, почему у тебя такой ошеломленный вид. Что написано на вывеске на здании?

– Институт Времени, – признался я.

Она смерила меня взглядом.

– Я думал, ты занимаешься физикой, – сказал я.

– Ну… да, – сказала она. Пауза между ее словами получилась как разрыв между знаниями и достижениями размером в Солнечную систему. Я расслышал былую доброту, знакомое чувство, которым она щедро меня одаривала. Не всем же быть гениями, хотелось мне сказать ей. Но мы уже говорили на эту тему, когда были подростками, и неудачно. Поэтому я промолчал.

«Мы живем внутри симуляции», – говорил я себе, когда трамвай остановился за квартал до моего дома, но это так сильно противоречило, гм, реальности, за неимением более удачного слова. Я не мог это себе внушить. Не мог заставить себя в это поверить. По расписанию – я посмотрел на часы – через две минуты должен был пойти дождь. Я вышел из вагона и не без умысла зашагал очень медленно. Мне всегда нравился дождь. И не перестанет нравиться только от того, что он льется не из облаков.

5

В следующие недели я пытался привыкнуть к ритму своей жизни. Просыпался в пять вечера в своей квартирке, слушал музыку, занимаясь стряпней, кормил кота, прогуливался или ехал на работу на трамвае. К семи вечера я стоял в гостинице, обшаривая глазами вестибюль из-под темных очков. Большинство сотрудников не носили темные очки, но как светочувствительный уроженец Града Ночи, не переносящий рассеянного подкупольного света, я получил специальное разрешение отдела кадров на ношение темных очков. И стоял, размышляя обо всем, окружавшем меня, что могло оказаться нереальным. Каменная плитка пола в вестибюле. Материя, из которой сшита моя одежда. Мои руки. Мои очки. Шаги женщины, пересекающей вестибюль.

– Добрый вечер, Гаспери, – поздоровалась женщина.

– Привет, Талия.

– Ты очень сосредоточенно рассматривал полы в вестибюле.

– Могу я задать тебе вопрос совсем из другой оперы?

– Будь добр, – сказала она. – У меня сегодня был очень скучный день.

– Ты когда-нибудь задумывалась о гипотезе симуляции? – Вопрос казался мне уместным. Я не мог думать ни о чем другом.

Она приподняла брови.

– О том, что мы живем внутри симуляции? Я читала статью об этом несколько месяцев назад.

– Вот как.

– Вообще-то, да. Я задумывалась об этом. Мне не верится, будто мы живем внутри симуляции. – Талия смотрела мимо меня, мимо вестибюля на улицу. – Я не верю. Может, это наивно с моей стороны, но мне кажется, симуляция могла быть и покачественнее. Понимаешь? Ну, раз уж ты утруждаешь себя симулированием, скажем, этой улицы, почему нельзя сделать так, чтобы все светофоры были исправными?

Светофор на той стороне моргал уже которую неделю.

– Понимаю.

– Ладно, – сказала Талия, – спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Я вернулся к своему занятию – все замечать и потом убеждать себя в том, что ничего из замеченного не является реальным. Но теперь меня отвлекало ее замечание. Никто в ту пору не говорил про захудалость лунных колоний, которая всех нас ставила в неловкое положение.

– Да, справедливости ради стоит сказать, что глянец облупился, –