— Искала? — я понимаю, о чем она.

Тогда, сразу после моей драки в зимнем лесу с дружбанами твари-Росянского, с чего-то решившего, что Светуля наступила ему на больной мозоль в клубе, я вытащил ее из машины. В отрубе практически.

Она была легкой, или мне так на адреналине показалось?

Вокруг нас творилась какая-то херь.

Моя сестренка с окровавленными руками и дикими глазами, но визуально вполне себе здоровая, общалась с полицейскими. Еще одна участница событий, светленькая хорошенькая девчушка, которая, по сути, нас и спасла, вовремя дозвонившись своему мужику, по-совместительству, братишке старшему моей Светули, принялась падать в обморок, и ее Вик как раз тащил в свою карету. С нереально супергеройским выражением на морде. Носились по лесу с фонариками менты за сбежавшим, к своему счастью, от заточки моей сестренки придурком, кто-то кого-то бил, кто-то на кого-то орал, адски вытоптанную поляну заливал свет фар и разноцветное мельтешение люстр подъехавших скорых…

А Светик, моя драгоценная добыча, открыла глаза и смотрела только на меня.

И я только на нее смотрел.

И в ее глазах отражались разноцветные огни, блики от фар… И еще что-то. Такое, что не оторвешься. Невозможно это сделать. И незачем.

Ее брат, усадив свою девчонку в машину, подошел ко мне и попытался забрать сестру.

Но я не отдал. Вот включился атавизм какой-то дикий, безумный.

Мое. Мое, и все тут.

Я за нее дрался, я ее спас. Моя!!!

И Светка, похоже, это почуяла, как испокон веков понимают женщины. Правильные женщины.

Ощутила, кто тут самый главный, кто тут ее защитил. И всегда будет защищать. За кем она будет, как за каменной стеной.

Короче, что-то такое, наверно. Из той же фигни, что и я ощутил, да не смог нормально сформулировать. И осознать. А потом просто тупо спрятал в глубине подсознания, пометив биркой «адреналиновый бред».

Она тогда отказалась идти с братом. Держалась за меня, как обезьянка, уткнулась носиком в шею и не отпускала.

А я…

А я кайфовал, дурак.

Дурак.

И ощущал себя так… Очень правильно, в общем. На своем месте.

Она, кажется, что-то шептала. И, по-моему, даже целовала меня в шею сухими нежными губками, запуская дрожь по коже.

Это было невозможно круто. И правильно.

Хотелось просто сесть за руль своей приорки и увезти Светика далеко-далеко. Туда, где только мы будем. Одни.

Хотелось, но не срослось.

Брат ее, подпол ФСБ, династия, как-никак, подходил еще пару раз, и потом, в итоге, все же забрал ее.

А меня и сестренку мою мелкую — в полицию, чтоб не отсвечивали.

В полиции меня просветили насчет статусов. Светочкиного, ее папы. И ее братишки.

И я как-то сразу все понял. Я вообще понятливый, потому не предпринимал никаких действий.

Смысл? Кто я и кто она?

Хотя, честно, первое время очень даже вспоминал ее. Глаза эти огромные, на меня глядящие так, как никто, никогда. Губы сладкие, дрожащие. Наш поцелуй в клубе, злой, насильственный, но такой кайфовый! Ее тело, так ладно и правильно ощущавшееся в моих лапах.

Вспоминал, но… Нихера не делал, раз и навсегда все правильно поняв. И приняв.

А она… Она меня искала…

— Искала… — повторяю я, чувствуя себя на редкость тупым. Такое не особо часто случается, а потому поражает новизной.

— Да, — рыжулька краснеет ярко, в цвет своих волос прямо, прикусывает истерзанные за ночь губы, отводит взгляд, — искала. Тогда, зимой. Когда в себя пришла в больнице. Спрашивала в Вика, у брата, то есть, — поправляется она, и это еще одно доказательство того, что ее брательник, теперь уже полкан ФСБшный, нифига ей про меня не сказал. И про ситуацию, в которую мы встряли по ее вине в том числе, тоже. Интересно, а ее папаша вообще в курсе про приключения дочки? Что-то мне подсказывает, что нифига.

Молчу, пью кофе. Жду. Пусть побольше скажет. Смотреть на нее нереально приятно, и, на самом деле, разговаривать не особо охота. Потому что есть ощущение, что наше время с ней заканчивается, сыплется песком сквозь пальцы. И не стоит его терять на разговоры.

Ну искала она меня. Ну ладно… Чего теперь? Я не искал. Я получаюсь скот? Или кто в ее глазах? Поэтому так смотрела в самый первый день, когда возле универа столкнулись? И потом эти провокации ее… И беганье от меня после вписки.

Ну а сейчас? Сейчас-то чего происходит?

Как по тонкому канату иду, и понимаю, что малейшее неверное движение — смерть…

А потому держу паузу. Жду. Просто чтоб информацию пособирать. Соломки себе чуток подложить.

— Вик сказал, что вас допросили, а потом вы с сестрой уехали. Он еще сказал… — тут рыжулька смотрит на меня, прямо и жестко, — что ты обо мне и не спросил ни разу. Это так?

Чееерт… Макс, держи равновесие, чтоб тебя!

— Это не так, малыш, — отвечаю я правду. И тоже в глаза смотрю. Будем честными? Пофиг, что канатоходец сейчас свалится с каната, — спрашивал. Мне сказали, кто ты. Чья ты дочь. И посоветовали тебя забыть.

— Вик посоветовал? — сжимает она губки.

Так. Полкана во врагах я иметь не желаю.

— Нет, другой какой-то мужик, я не знаю его. А брата твоего я не видел на допросах больше.

— И ты вот так просто…

Опять черт… Ну вот как ей объяснять-то?

Ладно, лети, канатоходец. Не судьба тебе попрыгать в воздухе красиво.

— Малыш, — я ставлю кружку на стол, подаюсь к ней, сокращая расстояние. Может, удастся слова действиями забить? — Ну вот сама подумай, как я мог тебя искать? Я — обычный бармен, никто. Сестра у меня, опять же… Она испугалась тогда сильно, переживала. Я узнал, что с тобой все хорошо, что ты пришла в себя и не пострадала. И все. Я вообще не думал, что ты… Нет, я, конечно, про тебя думал…

— Думал… — эхом повторяет она, внимательно глядя на меня.

— Ну да, думал. Но я тебя не знаю, и ты меня тоже… И вообще, в голову не приходило, что ты меня можешь искать!

— В голову не приходило… — долетает эхо со дна ущелья.

— Ну и потом, мы друг другу ничего не говорили даже, мы же чужие!

— Чужие…

— То есть, тогда были чужие! — пытаюсь моментально исправить косяк, но нихрена не выходит, — сейчас-то…

Светик резко встает, отворачивается, запахивая халатик.

— Что в универе забыл?

Голос у нее уже другой, серьезный и прохладный.

Ну чего, Макс, как тебе полет?