что я оказывался на том самом лезвии, которое рассекает наше бытие на две неравные части – жизнь и то, что после. Сколько раз я видел, как мрачная тень встаёт над моей душой и протягивает костлявую руку, собираясь вынуть её из тела! Невозможно противостоять той силе… Сколько раз она тянула, влекла меня всё дальше, в темноту, за грань, миновав которую, не жди возврата. И вот, когда я, бывало, находился уже так далеко, что лишь дрожащий от напряжения тонкий луч света – буквально нить! – всё ещё цеплялся за мою душу, я находил в себе силы, чтобы вывернуться из леденящей хватки Посланника смерти и вновь оказаться в мире живых! Хэ-э-х-х… Как же меняет человека время… В голове всё чаще крутится мысль: стоило ли так упираться, раз за разом хватаясь за тот лучик, что с некоторых пор неуклонно становился слабее и слабее? Хэ-х-х… В этой схватке не победить, и исход её предрешён. Скорее улитка сможет взобраться на гору, нежели человеку – стареющему, тленному – удастся преодолеть вечность… Так не лучше ли было уйти ещё тогда, по своей воле и с гордо поднятой головой, а не дожидаться, когда тебя поволокут насильно, обмочившего штаны, трясущегося от страха и старческого слабоумия?! – старый маг почти сорвался на крик.

Его слова влетели прямо в очаг, и язычки пламени, оживлённые этим неожиданным всплеском эмоций, охватили тлеющие угли, подбросили несколько искр… но тут же опали, обессилев. Старик закашлялся. Март подал ему плошку с водой, и тот, опустошив её в несколько судорожных всхлипов, выдохнул – длинно, безысходно, окончательно – будто душа отлетела.

– Сейчас мой луч совсем померк. Я чересчур задержался на этом свете. Многие мои ровесники давно ушли. А я… Ползи, улитка, ползи… Я вот всё ещё… Хэ-х-х… Скорее тлею, чем живу… И чем дольше влачу я свой век, тем больше убеждаюсь, что таков уж удел человека: ослеплённый самоуверенностью и иллюзией силы, он упрямо пытается сравняться с самим Творцом, но в попытках этих лишь навлекает на себя ещё большие беды и страдания. Мало ему? Видать, всё же мало. Вот так вот…

Старик надул губы и замолчал. Он сидел ссутулившись, и его брошенные между колен тощие руки замерли. Длинные узловатые пальцы скрючились, словно корни умершего дерева. Даже тюрбан отшельника поник – вот-вот коснётся носа. И куда девались вся бравада и пафос этого чудаковатого, удивительно живого старца?

Март не решался уронить хоть слово в возникшую пустоту – какие слова были способны заполнить открывшуюся бездну? И старик тоже молчал – думал о чём-то, нахмурив брови. Но вот, вздохнув, словно пробуждаясь от гнетущего сна, маг поднял взгляд на гостя.

– А может, я зря взялся тебя учить? Живи себе, как жил: путешествуй, радуйся жизни, страдай и люби – не заморачиваясь над тем, какой смысл спрятан в тумане всех этих слов. Что магия может дать тебе? Выбивающее почву из-под ног прозрение? Страх в утлых душонках невежд? Косые взгляды и брошенные сквозь зубы проклятия в спину, а затем и открытое преследование толпы, чей ужас перед неизведанным таков, что она способна растерзать каждого, кто видит дальше и глубже неё? Ты желаешь всю жизнь болтаться между проблеском надежды и тьмой разочарования? Тебе не терпится пережить потерю друзей и забвение родных? Ты готов быть ввергнутым в бездну одиночества в обмен на… На что? Может, ты считаешь, что принеся все эти жертвы, тебе посчастливится изменить мир? Я, конечно, не могу утверждать наверняка, однако, насколько знаю, никому из смертных подобного ещё не удалось… И не раскатывай губу: чего бы ты не достиг – высот власти или глубин знаний, сокровищ духа или богатств материального мира – однажды со всем придётся расстаться – раньше, позже… Лучше, конечно, не затягивать, ведь если тебя угораздит дожить до глубокой старости, в какой-то момент случайного просветления ты обнаружишь себя намертво увязшим в однообразной тянучке сменяющихся друг за другом дней, в которой тебе досталась роль даже не улитки – абсолютно пассивного наблюдателя! И вот – день за днём, час за часом – ты наблюдаешь, как угасают сила и память, и не имеешь возможности передать свои знания и опыт просто потому, что никому они уже не интересны… И это после всего, чего ты когда-то достиг!

Старый маг воздел руки к потолку хижины и замер на долгое мгновенье: вздувшиеся вены на длинных костлявых руках, страдание в измождённом лице, вопль отчаяния во взгляде, направленном к скрытому за глухим потолком небу… У Марта мелькнула мысль, что, сумей он передать всю экспрессию и драматизм этого образа в камне или бронзе, получившаяся скульптура несомненно явилась бы шедевром мирового искусства. Какое название получила бы она? «Прозрение старого мага»? «Финальное откровение»? Нет, для настоящего шедевра слишком длинно… Может, просто – «Откровение»?..

Магуш оторвал взгляд от невидимого неба и провёл ладонями по лицу, проскрипел опустошённо:

– Всё, что имеет начало, имеет и конец. Это банальная истина, но она станет откровением, когда прочувствуешь её смысл на себе.

У Марта мурашки по спине пробежали: настолько близки оказались слова мага и его, Марта, мысли…

– Так было до нас, так будет с нами, так будет и с теми, кто только шагнул в этот мир. Человеку не изменить того, что устроил сам Создатель. Ну и пусть же всё идёт как идёт. Кто мы такие, чтобы вмешиваться в замысел Его?

Март прикусил губу. В эту минуту он почувствовал острую необходимость найти какой-то мощный, способный определить всему сказанному своё место, аргумент. Дряхлый маг, изживший свою силу, уже расставил точки над «i» – по-своему справедливо расставил, – но не такой расклад нужен был сейчас, Март всей душой чувствовал, что не такой…

Слова пришли сами. Доверить собеседнику самое сокровенное – возможно, лучший способ если не снять, то ослабить, пусть на время, его приступ безысходности и одиночества.

– Я, конечно, очень молод по сравнению с тобой, хаджи Магуш, но и в моей жизни были случаи, когда я оказывался в серьёзной переделке. Положение подчас оказывалось действительно безвыходным, и, уверенный, что жизнь моя потеряна окончательно и бесповоротно, я смирялся с неизбежным и наблюдал отрешённо за последними мгновениями собственного существования. Но затем… Затем происходило чудо…

Март чувствовал, как краснеют уши: несвойственная ему откровенность перед совершенно незнакомым человеком и отчего-то взятый им ненароком возвышенно-пафосный слог заставили смутиться. Он запнулся, однако отступать было поздно.

– Ангел. Ангел являлся мне. То есть, я думаю, что это ангел. Он… Она каждый раз