Пусть былого не вернуть,

Пусть все обиды прочь уйдут,

И тогда ночь превратится в день.

Пусть сомненья уходят в тень!

Пусть! Кто силён будет, тот поймёт,

Что правда лишь к рассвету приведёт!

Вздохни и всё прости,

И любовь назад к себе пусти!»

Любовь… Арафинвэ вспомнил, как впервые встретился с Эарвен на Празднике Урожая. Тогда ещё ничто не омрачало мыслей о веселье, торжество не ассоциировалось с тьмой и смертью, дарило лишь радость от нового цикла цветения и созревания. Кто-то пел, кто-то танцевал. Возможно, некоторые зло шутили друг над другом, но для младшего тирионского принца это не имело никакого значения. Тогда все аманэльдар были дружны или хотя бы казались таковыми. Все вместе веселились и благодарили Валиэ Йаванну за её щедрые дары.

На том далёком Празднике Урожая тэлерийский король Ольвэ называл Эарвен дочерью, как и многих других юных родственниц, дарил жемчуга и перламутровые украшения в виде цветов и рыб, уверял, что девы всегда прекраснее любых изделий даже самых искусных ювелиров, но девочка в белоснежном, как и весь Альквалондэ, платье смотрела только на золотоволосого Нолдо в венце, с гербом Дома Финвэ на парадной мантии.

«Мне обязательно выходить за него замуж, когда я вырасту?» — прозвучал вопрос, и Арафинвэ смущённо рассмеялся, а Тэлери захохотали, не стесняясь.

«Обязательно?! — настаивала на ответе Эарвен. — Тогда пусть заведёт у себя лебедей, иначе я к нему не поеду!»

Младший сын Финвэ улыбнулся воспоминаниям. Отец не настаивал на браке с тэлерийской девой, однако не раз вздыхал о том, что его сыновья слишком явно демонстрируют любовь к своему народу, выбирая в жёны Нолдиэр. Это, разумеется, совсем не плохо, даже прекрасно, но ведь аманэльдар — единый народ, пусть и такой разный.

«Независимо от цвета шёрстки, — хитро улыбаясь, подмигнул сыну отец, — нимбиньяр одинаково четверолапы, хвостаты и с одним сердцем для одной большой любви. И как же здорово видеть крох-нимбиньяр, родившихся в семьях разных по окрасу родителей! Кто-то получается полосатый, кто-то пятнистый, у одного — маска на мордочке, у другого — хвост не такого цвета, как всё остальное, у третьего — лапки словно в ботиночках. А однажды родился малыш, полностью белый, но с чёрным сердцем на спинке. Как ты думаешь, его стоит считать глупым, как оставшихся во тьме Эндорэ зверьков?»

Арафинвэ был уверен — теперь вопрос бы звучал совсем иначе: чёрное сердце напоминало бы не о Мориквэнди, а о Морготе или Нолдор, выигравших битву за корабли, а потом захвативших Альквалондэ. Но тогда, в священном свете Древ, всё было иначе, и юный эльф сказал отцу, что окрас не делает одних нимбиньяр умнее других. Финвэ не продолжил разговор, не стал спорить или соглашаться, зато Индис напомнила любимому Арьо, что только народ Ваньяр ушёл по зову Валар в Аман, не разделившись и никого не потеряв.

«Мы понимали, мой хороший, — сказала мать, нежно улыбаясь, — что разлука — это боль и тоска, и неважно для утративших близких, правы они или неправы. Тешить самолюбие долго не получится, а расставание — это навеки. Мы верили Владыкам и не хотели, чтобы гордость одних и глупость других сделала кого-то из нас несчастным».

Ваньяр остались едины и вместе покинули опасные тёмные земли.

Ваньяр не ввязались в смуту, не пошли за Феанаро Куруфинвэ, не поддались речам Нолофинвэ.

Ваньяр не встали на сторону Ольвэ.

От этого осознания Арафинвэ хотелось рыдать и снова молить о прощении, ведь он тоже Ванья по крови! Так почему мудрость этого дивного народа не досталась ему при рождении? Почему лишь теперь пришло понимание, какой путь был правильным?

«Даже лучшие могут ошибаться, — говорил Владыка Манвэ, и сердце эльфа наполнялось счастьем. — Майя Оссэ предал Вала Улмо однажды, но потом смог понять неправоту, вернулся и был прощён. Главное — раскаяние, Эльда»

Златопёрые орлы парили во тьме, облака расступались, открывая звёзды.

«Ты желаешь увидеть мать», — Слово короля Арды прозвучало утвердительно, и младший из сыновей Финвэ, не думая, согласился. Если Владыка Манвэ говорит, значит, так и есть. Значит, так надо. Так правильно. Только так и никак иначе.

— Я хочу увидеть мать, — эхом повторил Арафинвэ.

«Я ведь просил за неё… — где-то в глубине подсознания промелькнула мысль. За этот довод зацепился другой: — Мама мне писала. Много раз».

Воспоминания об Индис воссоздавали в памяти яркие образы, сердце полнилось тревогой и страшными подозрениями, однако даже самые чёрные мысли сейчас казались пустыми и меркли по сравнению со светом, озарявшим лик Владыки Сулимо.

Важен только свет.

Только свет.

Только… Свет…

***

Неужели всё плохое осталось позади? В это было крайне трудно поверить, однако факты утверждали — в итоге получилось так, как будет лучше для всех: старший своевольный сын, столь похожий внешне на глупца родителя, ставший вечным напоминанием о нём, уходит из Амана вслед за безумцем-полубратом, а младший, любимый и послушный золотоволосый мальчик, вернулся, моля о прощении Владык. Великой милостью Манвэ драгоценный Арьо провозглашён королём, и скоро будет коронован.

Сердце Эльдиэ ликовало. Наконец, она сможет спокойно править сразу двумя народами эльфов, принимая решения и воплощая их руками и устами покорного воле сильных брата и разумного сына. Своего сына! Сына Индис, не Финвэ. Наконец, удастся воплотить все замыслы, которые прежде не отпускала в полёт воля отправленного в Чертоги Намо нолдорана.

«Был бы ты, Финвэ, хоть чуточку умнее, союз народов создался бы гораздо раньше, Нолдор и Ваньяр объединились бы, смешались, и образовалась бы великая страна эльфов! И не было бы ни Первого, ни Второго, ни Третьего Домов! Никто не травил бы близких из-за неправильного произношения! Ты был безвольным самовлюблённым глупцом, Финвэ! — думала Индис, смотря из окна кареты на приближающийся дворец Владыки Арды, сиявший на священной горе. — Не пролилась бы кровь, не пришлось бы изгонять строящего из себя мудреца Ноло… Но теперь всё будет иначе! Лучше! Правильнее! Так, как надо. Мне».

Таникветиль вырастала впереди, и снова начинало давить болезненное чувство:

«Ты сама хотела стать женой Финвэ! Ты сама заставила его быть с тобой! Ты вынудила покорного валандиля молить Владык позволить преступить один из главнейших законов Амана! Ты! Помнишь ведь, помнишь?

Я у