не знал этого заранее… он просто хотел все исправить. Чтобы выглядело мило и благопристойно. Он, наверное, одобрил бы меня, если бы узнал, что я люблю Стел. Но это было бы неблагородно…

Он любил Стеллу. И она была женой его брата, и честь требовала, чтобы она никогда не узнала о его чувствах, чтобы они не потревожили ее. Вдруг Томми обнаружил, что совершенно не хочет спать. Через полуприкрытые веки он смотрел на Стеллу. Она спала, и волосы ее сияли на солнце.

Его переполняла нежность. Он любил ее, но не мог огорчить признанием. Он никогда не коснется ее, никогда не получит. Однажды он забудет, что было время, когда все его существо — тело, сердце, мысли — жаждали ее и оплакивали то, чего ему не суждено было иметь. Он хотел, чтобы она была счастлива и спокойна, хотел дотрагиваться до нее на аппарате и знать, что она тот же уверенный сдержанный партнер, что и раньше — без всяких двусмысленностей, заставляющих обоих чувствовать вину. Это займет время. А пока желание раздирало его на части, и все внутри рыдало.

Все могло быть совершенно по-другому. Он должен был коснуться ее. Хоть как-то. Хоть один раз. Он взял ее за руку, и во сне она сжала его маленькими сильными пальцами и со вздохом положила голову ему на плечо. Он сидел, поддерживая ее, изнемогая под тяжестью своей любви, и чувствовал, как слезы жгут глаза. И все же он знал, что и это пройдет: вся боль и протесты — и останется только любовь, и больше ничего, и они будут Сантелли, братом и сестрой. Боль однажды стихнет, а пока ему остается только терпеть одиночество и ждать.

Если мне суждено было влюбиться в женщину, почему же я влюбился в единственную в мире, которую не могу получить? И тихий искренний олос, запрятанный глубже, чем боль, холодно озвучил то, в чем Томми никогда бы себе не признался.

Если бы я в самом деле хотел полюбить женщину, разве я не выбрал бы более доступную?

«Но это была бы не Стелла», — яростно заспорил Томми.

И тихий голос ответил: «И все равно».

Это не успокоило боль. Ни капли.

Сухой раскаленный воздух Далласа напомнил Томми о годах, проведенных с Ламбетом. Стелла повела Сюзи на ранний ужин в кафе, а Джонни пришел в номер, который делили Марио и Томми.

Усевшись на одну из кроватей, он сказал:

— Послушай, Мэтт, это, конечно, здорово, что ты добился места в титрах, но кое-что меня беспокоит. У тебя контракт с собой?

— В чемодане.

— Не возражаешь, если я гляну? Зря ты не попросил меня его почитать, прежде чем подписывать. Не то чтобы я не доверяю Джиму Фортунати, но я не первый день в этом бизнесе…

— Я прочел его, — раздраженно перебил Марио.

— И мелкий шрифт? Насколько я знаю, весь мелкий шрифт читают разве что юристы. И я. Приучился, когда не мог позволить себе своего специалиста. Пару раз облажался, зато теперь читаю все до последней буквы, — он уже просматривал длинные листы, которые неохотно вручил ему Марио. — Ага, вот оно… «Репертуар исполнителя, уточненный техническим консультантом, включает тройное сальто назад с двумя пируэтами обратно, двойное сальто вперед и назад…» Боже, откуда он такого нахватался? Мейсон не отличит двойного сальто от двойного гамбургера. Наверное, Джим Фортунати постарался. Упс, а вот и оно. Этого я и боялся.

Он прочел вслух:

— «Включая дублирование падений и неудачных трюков, предусмотренных сценарием». Ты читал этот проклятый сценарий, Мэтт?

— Ты совсем чокнулся? Каскадеры не читают сценарий! Я просмотрел список трюков. Раз уж они начали с тройного, я решил, что ничего сложнее уже быть не может. Ну, придется упасть пару раз… Джок, я учился тройному без лонжи, черт побери! Я столько падал, что, наверное, и без сетки бы выжил. Я классно падаю.

Вспомнив страх Марио перед каскадерской работой, Томми нахмурился. А Джонни хлопнул ладонью по кровати.

— Чем дольше я тебя знаю, тем больше убеждаюсь, что тебя вообще никуда нельзя отпускать без присмотра! Так Саймон Барри и покалечился, когда этот фильм пытались снимать в первый раз! Твой друг Ридер даже не удосужился предупредить, что от тебя потребуют?

Марио покачал головой.

— А еще друг называется, — фыркнул Джонни. — Он, небось, решил, что, раз ты умеешь делать тройное, тебе все на свете по плечу!

— Да что это за трюк, которого ты так боишься? — потребовал Марио с нарастающим страхом.

— Сценарий подразумевает, — сказал Джонни, — что это жизнеописание Барни Парриша. То есть, ты должен сделать тройное, ошибиться, упасть на тросы и вылететь на пол.

С лица Марио схлынула краска. Но это Томми, а не он, воскликнул:

— Это же невозможно!

— Верно, — согласился Джонни. — И я пытался помочь им обмозговать, как сделать монтаж. И до сих пор иногда прокручиваю это в голове, но ничего не выходит. Если бы ты взял меня с собой и дал прочесть контракт, я бы настоял, чтобы они вычеркнули этот трюк, если не придумают, как сделать его безопасным! Сценарист бы уж как-нибудь выкрутился.

— Именно поэтому ты и нужен нам менеджером номера, — бесцветно сказал Марио. — Я просто не подумал. Доверился Джиму.

— Я все еще ему верю, — возразил Томми. — Он не даст тебе убиться в фильме, который консультирует.

Происходящее повергало его в шок. Марио нашел в себе смелость взяться за работу, которой всю жизнь боялся… а теперь обнаружил, что подписался исполнять трюк, погубивший другого воздушника.

— Ладно тебе, Джонни, — сказал Марио. — Профсоюз наверняка не промолчит по этому поводу. Если поймем, что никак не выйдет, поднимем шум. Мы имеем право на то, чтобы человек из профсоюза все время сидел рядом и следил, как выполняются меры безопасности.

— Ну, поднимешь ты шум, — вздохнул Джонни. — И будешь шуметь ровно столько, сколько тебя соизволят слушать. Лучше разорвать контракт, чем сломать шею!