— С той девчонкой из Хана?

Я покачал головой, и Джали одарила меня своей улыбкой с поджатыми губами, подняла огромные крылья и улетела.

С ветки над головой Орев воскликнул:

— Плох вещь! Плох вещь!



 

Сегодня утром Шкура спросил, не возвращалась ли Джали накануне вечером.

— Плох вещь, — заверил его Орев.

— Но возвращалась ли она, Отец? Она была здесь с тобой, пока я спал?

Озадаченный и заинтересованный, я спросил, что заставило его так думать.

— Потому что мне приснилось, что я снова на Зеленой. Я знаю, что на самом деле меня там не было. Это был всего лишь сон, но я подумал, что она, возможно, была здесь, разговаривала с тобой, и это как бы выплеснулось на меня; чем бы это ни было, то, что вы делали вместе, оно привело нас к тем другим виткам. Отец?..

— Что?

— Сухожилие, Бала и все остальные люди на Зеленой? Неужели инхуми собираются убить их так же, как они убили Исчезнувших людей, которые были там?

— Нет, — ответил я.

— Ты уверен?

— Насколько я могу быть уверен, не зная ответа, Шкура. Я не могу знать наверняка — я уверен, что ты должен это понимать. Ты спросил мое мнение, и я считаю, что они этого не сделают.

Его следующий вопрос поразил меня, я и сейчас ему поражаюсь:

— Из-за того, что мы сделали?

— Конечно, нет, — ответил я. — Неужели ты думаешь, что мы сможем спасти целый виток, сынок? Только ты и я?

— Дело не только в нас. Там есть Сухожилие, Бала, их дети, Малики и многие другие.

— А! Но это совсем другой вопрос. В таком случае — да. Зеленая будет спасена благодаря тому, что мы сделали и будем делать. Как и Синяя. Исчезнувшие люди уже знают об этом, и мне тоже следовало бы догадаться, когда они попросили моего разрешения возвращаться на Синюю. Если инхуми в будущем поработят здесь человечество, Исчезнувшие люди не захотели бы возвращаться; а если уничтожат его, то такого разрешения не потребовалось бы.

Шкура кивнул, как мне показалось, в основном самому себе.

— Ты всегда скучал, когда мы с мамой говорили о том витке, который мы оставили, чтобы прийти сюда, — Витке длинного солнца. Поэтому я постараюсь объяснить это как можно короче. Когда мы были на посадочном аппарате, я подумал, как и все мы, что Пас совершил ужасную ошибку, что Зеленая — своего рода смертельная ловушка, наполненная инхуми.

— Так оно и есть.

— Нет, это не так. Там есть инхуми, конечно, и в большом количестве. Но не в подавляющем. Они охотятся на колонистов — или пытаются это делать — точно так же, как охотятся на нас здесь.

— Конечно.

— И при этом их убивают — не каждый раз, но довольно часто. Сухожилие и колонисты могут убить их, как ты видишь, и часто это делают. Они ничего от этого не теряют. Инхуми тоже могут убить их. Однажды я очистил большую канализацию на Зеленой, Шкура. Она была забита человеческими телами, я бы сказал, несколькими тысячами тел.

— Наверное, это было ужасно.

— Так оно и было. Но, Шкура, каждое из этих тел принадлежало рабу или потенциальному рабу, инхуману, который истек кровью и умер, вместо того, чтобы работать и сражаться за своих хозяев. Победы Сухожилия делают его сильнее, но победы инхуми делают их слабее.

Сегодня вечером Шкура высказал тот же аргумент Джали, изложив его в своих собственных терминах и гораздо менее сжато, чем я здесь.

Она покачала головой:

— Мы победим. Мы уже выигрываем на обоих витках.

— Почему?

— Потому что вы сражаетесь между собой гораздо больше, чем с нами. Помнишь вопрос, который я задала твоему отцу, когда мы подошли к воротам Карьи?

Шкура покачал головой.

— Я спросила, что толку в канаве и стене из палок, когда мы, инхуми, умеем летать. Он не ответил мне, потому что знал ответ. Не хочешь ли попытаться?

— Нет, не хочу.

— Вы продаете нам своих соплеменников за оружие и сокровища, — сказала она ему почти извиняющимся тоном, — и чем больше вас становится, тем вы более жестокие и неистовые. Ваша жестокость и неистовость укрепляют нас.

Он озадаченно уставился на нее.

— Спроси этого человека, которого ты называешь своим отцом. Он тебе расскажет.

— Он этого не сделал и не сделает, — сказал я.

Она не обратила на это внимания:

— Ты участвовал в войне, которую Солдо вел с Бланко. Как ты думаешь, кто победил?

— Бланко, — сказал Шкура.

— Ты ошибаешься. Мы.

Когда он лег спать и Джали улетела, вернулся Орев, сообщив:

— Хорош вещь. Вещь идти.

— Ты имеешь в виду Соседей? — Хотя они дали мне чашу в Гаоне и я часто ощущал их присутствие у Инклито, я не разговаривал ни с одним из них с тех пор, как они вернули меня в Виток длинного солнца.

Орев подпрыгнул в знак согласия, его блестящие черные глаза пылали, как угли, отражая свет костра:

— Идти быстр!

— Идти уже, — сказал Сосед. Я не мог видеть его лица, но его голос улыбался.

Еще один присоединился к нему, и оба сели со мной у нашего костра, по моему приглашению.

— Я знаю, — сказал я, — что вы не будете есть нашу еду и пить наше вино, но мне бы хотелось что-нибудь вам предложить.

— Мудрость, — сказал первый, а второй добавил: — Беседу.

— Боюсь, только ветер и глупость. Неужели инхуми действительно прогонят нас обратно, как прогнали вас?

Первый покачал головой:

— Вы не сможете пойти туда, где находимся мы.

— Вы имеете в виду ваш корабль? — спросил второй.

Я забыл это слово и повторил его вопрос.

— Ваш звездолет, пустотелый астероид, который вы называете Витком длинного солнца.

— Это невозможно, — сказал я. — Посадочных аппаратов в рабочем состоянии очень мало, а нас с каждым днем становится все больше.

— Тогда они не смогут прогнать вас, как прогнали нас, — сказал первый.

На это Орев подпрыгнул:

— Нет уйти!

— Мы должны оставаться и сражаться. — Я почувствовал, как у меня упало сердце. — Вы это хотите мне сказать?

— Нам нечего вам сказать. Мы сражались с нашими инхуми тысячу лет назад, точно так же, как вы сражаетесь со своими. Вы знаете результат. Почему вы должны нас слушать?

— Хорош вещь! — настойчиво сказал Орев. — Вещь речь.

— Потому что вы мудры и доказали, что вы — друзья, — ответил я. — Если бы я мог задать только один вопрос...