— Он всегда был отличным бойцом. Мне очень жаль, что его здесь нет.

— И мне. Я бы передала все это дело ему, если бы он был здесь, но он сейчас на охоте.

Бала, внесшая поднос с бокалами и графином вина, услышала последние слова и слегка вздрогнула.

— Сухожилие всегда очень любил охоту, — сказал я, — и очень хорошо в ней разбирался. На Ящерице он постоянно снабжал нас мясом.

Бала поставила поднос и откинула прядь светлых волос с потного лица:

— Вы знали его там? Он иногда говорит об этом, в основном о своей матери.

— Инканто — его отец, — сказала Джали, и Бала вытаращила глаза.

— Точнее, я призрак его отца, — сказал я ей. — В каком-то смысле мы все трое призраки — призраки или сновидения. Все четверо, включая Орева.

Малики щелкнула пальцами:

— Вот именно! Орев. Я сходила с ума, пытаясь вспомнить. Вы еще не вспомнили меня, кальде? Я знаю, вы пытались.

Я покачал головой:

— Я не имею права на этот титул.

— Неужели? Я все равно буду звать вас так, потому что другого имени не помню. — Уголки ее губ приподнялись на толщину волоска. — Кто я такая?

Я покачал головой.

— Я постарела, я знаю. И вы. Прошло уже почти двадцать пять лет.

— Долг врем! — Насколько я мог судить, Орев разговаривал с Балой.

Малики тоже:

— Кажется, отец Сухожилия умер здесь?

— Мы думаем, что умер.

Шкура прочистил горло:

— Я могу говорить? Я брат Сухожилия. На самом деле.

— Если птица кальде может, то и ты можешь, — сказала Малики.

— Значит, я твой деверь. — Он встал и протянул Бале руку. — Значит, ты моя невестка, а это мои племянники. — Он рассмеялся. — Я никогда раньше не был дядей.

Она приняла его руку и тепло улыбнулась.

— На самом деле мы не здесь, а на Синей. Только мы с отцом хотели посмотреть, как там Сухожилие, вот и пришли. И Джали пошла с нами, потому что ей здесь больше нравится. И Орев.

— Клянусь богиней, я полагаю, что Рог, Инканто, Шелк, или как там его зовут на самом деле — это отец твоего мужа, — сказала Малики Бале. — Его отец — образ Главного компьютера или еще какая-нибудь чепуха. Я подумала о его другом титуле. Патера? Я правильно помню? — Она вопросительно посмотрела на меня.

— И на него я тоже не имею права. Но да, вы помните правильно.

— Это означает «отец» на их собственном высоком языке, который они практически забыли. Патера, как папа.

Бала села. Ее младший сын тут же попытался забраться к ней на колени, и она подняла его сама. Через мгновение она сказала:

— Я бы хотела, чтобы Сухожилие был здесь.

— Я тоже, — сказала ей Малики, — но сомневаюсь, что это сильно поможет.

— И я извиняюсь за запах. Сухожилие не хочет, чтобы я спускалась туда и убиралась, но я спущусь, если он не сделает этого сразу же, как вернется. Я спущусь сейчас, если ты будешь рядом.

Малики покачала головой:

— Если бы у меня было время, я бы так и сделала, но мужчины должны делать мужскую работу.

— Я сделаю это, — сказал ей Шкура. — Я думаю, что ты можешь быть рядом со мной, если захочешь. Что за работа?

— Пленные. — Лицо Малики, всегда суровое, было жестоким. — Мы захватили их в последнем большом бою, и они сидят в подвале, прикованные цепями. Шесть, Бала?

Бала покачала головой:

— Пять. Один умер.

— Женщина?

— Один из мужчин. Раненый. — Она положила руку на свою толстую талию. — В конце концов Сухожилие поднял его наверх. Он был слишком слаб, чтобы что-то предпринять, но я все равно старалась держать мальчиков подальше от него.

— Он умер, потому что пытался сжечь наш дом, — объявил Шаук и энергично кивнул в подтверждение своих слов.

— Бедн муж, — пробормотал Орев.

— Я так понимаю, что здешние деревни воюют друг с другом? — спросил я. — Как на Синей. Город сражается с городом.

— А где же ваш посадочный аппарат? — с наигранной небрежностью спросила Малики.

— У нас его нет. Я собирался спросить вас — я спрашиваю вас обеих, — нет ли поблизости посадочного аппарата?

Бала кивнула:

— Только тот, который пытался починить отец Сухожилия. Он не будет летать.

— Я знаю.

— Полагаю, вам нужен кто-то, чтобы убрать за пленными? — сказал Шкура. — Так вот что это за запах? Я могу начать прямо сейчас.

Орев зааплодировал ему, хлопая крыльями:

— Хорош мал!

— Тебе лучше оставить этот карабин здесь, — сказала ему Малики. — Отдай его мне.

Он перевел взгляд с меня на нее:

— Я оставлю его у отца.

— Это моя деревня!

Я взял карабин, который протянул мне Шкура, и передал ей:

— Так оно и есть. Я уверен, что вы вернете его обратно Шкуре, когда он выполнит свою мужскую работу.

Она кивнула и положила карабин поперек бедер, настороженно глядя на Шаука и Карна.

— Я тебе покажу, — сказала Бала. — Дай мне взять мой меч. — Она и Шкура поспешили прочь.

— Вы прилетели на посадочном аппарате, — сказала Малики мне и Джали. — Скорее всего, сегодня. Я поняла это, как только увидела волосы девушки. Я хочу знать, где он находится.

— Если бы это было так, я бы вам сказал. Мы прибыли сегодня, вы совершенно правы, но не в посадочном аппарате. Мы не реальны — не присутствуем на самом деле так, как вы, — именно так, как вам сказал мой сын.

Она покачала головой:

— Я могла бы подумать, что этот мальчик не врет.

— Я слышал, как он пытался лгать, и он очень плохой лжец, как и я. Джали гораздо лучше, как вы сразу догадались.

— Плох вещь! Бог речь!

Ледяная улыбка пересекла лицо Малики:

— Ваша птичка ей не доверяет.

— Да, — ответил я. — Я доверяю, а он — нет.

Джали улыбнулась мне, прислонившись спиной к грубой бревенчатой стене, достаточно красивая, чтобы разорвать тысячи сердец.

— Вы мне нравились, кальде, — сказала Малики. — Всем нам. Генерал Саба часто говорила, что вы — самый хитрый тип, которого она когда-либо встречала, будь то мужчина или женщина, и это было благословение богини, что вы были таким добрым, потому что иначе вы стали бы ужасным врагом. Ну вот, я дала вам прекрасную подсказку. Это должно помочь.

Я покачал головой:

— Сказав мне, что вы из Тривигаунта? Я понял это почти сразу же, как только мы встретились, и подтверждение не имеет никакой ценности. Что же касается моей предполагаемой сообразительности, то ее просто не существует, как вы сами могли убедиться. Вы знаете обо мне не больше, чем я знаю о вас. Единственная разница в том, что я осознаю свое невежество. Вы считаете меня кальде Шелком, и это мне так льстит, что я с трудом это отрицаю. Тем не менее, вы ошибаетесь.