приходило, что госпожа хочет отравить ее! Разве я могла подумать, что, пользуясь моим отсутствием, она подсыплет мышьяку в чашку Сян-лин? Я не представляла себе, что произойдет, если я обменяю чашки! А теперь выходит, я сама же себе навредила!

Все призадумались, но дело было так ясно, что тут же отдано было распоряжение служанкам освободить Сян-лин и уложить ее в постель. Но об этом мы больше рассказывать не будем.

О том, как Сян-лин получила свободу, мы пока упоминать не будем. Речь пойдет о том, как мать Цзинь-гуй, не удовлетворившись рассказом Бао-чань, продолжала шуметь. Тетушка Сюэ и другие считали, что в смерти Цзинь-гуй виноват приемный сын старухи Ся.

– Не спорьте зря! – послышался из-за двери голос Цзя Ляня. – Лучше приведите дом в порядок! Сейчас прибудут чиновники из ведомства наказаний.

Старуха Ся и ее сын взволновались не на шутку. Боясь, что они будут наказаны, они взмолились перед тетушкой Сюэ:

– Мы поняли, что всему виной поведение Цзинь-гуй. Она сама угодила в ту яму, которую рыла для других. Госпожа, мы просим вас, замните это дело! Ведь если ведомство наказаний начнет расследование, и вам будет неудобно!

– Нет! – заметила Бао-чай. – В ведомство наказаний уже сообщили, и мы ничего не можем сделать.

– Если госпожа Ся хочет замять дело, пусть сама поговорит с чиновниками, – предложила жена Чжоу Жуя. – Мы мешать не станем.

Цзя Лянь припугнул сына старухи Ся, и тот охотно согласился выйти навстречу чиновникам, чтобы предотвратить расследование. После этого тетушка Сюэ приказала купить гроб и похоронить умершую. Но об этом мы не рассказываем.

Возвратимся к Цзя Юй-цуню, который недавно был повышен в звании, получил должность правителя округа Цзинчжао и ведал сборами налогов.

Однажды он выехал из столицы на обследование вновь запаханных земель и проезжал через уезд Чжицзи. Добравшись до переправы Стремительного течения, где ему предстояло переправиться через реку, он в ожидании паромщиков приказал остановить паланкин.

Неподалеку от реки высился небольшой храм с полуразвалившимися стенами, из-за которых виднелось несколько древних, словно покрытых сединою сосен и кипарисов.

Цзя Юй-цунь вышел из паланкина и направился в храм. У стен стояли статуи богов; позолота на них облупилась, и весь храм как-то покосился. Возле главного храмового строения стояла плита со следами иероглифов, разобрать которые было невозможно. Цзя Юй-цуню захотелось пройти вглубь храма, но ему бросилась в глаза камышовая хижина, примостившаяся под сенью кипариса, через раскрытую дверь которой виден был монах, сидевший с полузакрытыми глазами на циновке и предававшийся созерцанию.

Цзя Юй-цунь вошел в хижину и внимательно поглядел на монаха. Ему показалось, что он уже видел этого монаха, но сразу не мог вспомнить где. Слуги Цзя Юй-цуня хотели окликнуть монаха, но Юй-цунь сделал им знак молчать. Он медленными шагами приблизился к монаху и позвал:

– Почтенный отец!..

Монах приоткрыл глаза и беззвучно рассмеялся:

– Вы по какому делу ко мне, уважаемый начальник?

– Проезжая через эту местность по делам службы, я узнал, что вы в совершенстве постигли святое учение, – отвечал Цзя Юй-цунь, – и мне захотелось послушать ваши наставления, которые рассеяли бы мое невежество.

– Само собой разумеется, что прийти можно лишь из какого-то места, – с усмешкой отвечал монах, – а уйти можно только в каком-нибудь направлении.

Цзя Юй-цунь сразу понял, что этот монах необычный, и поэтому, низко поклонившись ему, спросил:

– Святой отец, в каких местах вы начали свою праведную жизнь и почему построили себе здесь хижину? Как называется этот храм? Сколько в нем людей? Неужели для вас не нашлось священных гор, где вы могли бы познавать истину и заниматься самоусовершенствованием? Почему вы остановились на перекрестке дорог?

– Ведь и в «Хулумяо» – «Тыкве-горлянке» можно обрести покой! – отвечал монах. – Зачем же строить для себя жилье в знаменитых горах? Можно позабыть название храма, но плита с надписью будет существовать. Зачем искать себе попутчиков, если тень следует за тобой? Или вы уподобились людям, которые весь смысл жизни видят в строках: «Нефрит в шкатулку заключен – оценки ожидает; заколка в ларчик заперта – взлететь она стремится»?

Цзя Юй-цуню нельзя было отказать в догадливости и проницательности, и когда он услышал упоминание о «Хулумяо», а затем – параллельные фразы о заколке и нефрите, ему сразу припомнилась встреча с Чжэнь Ши-инем. Он еще раз внимательно присмотрелся к монаху и, заметив, что тот внешностью ничем не отличается от Чжэнь Ши-иня, отпустил сопровождавших его слуг и, обращаясь к монаху, сказал:

– Вы, наверное, господин Чжэнь?

– Что «истинное» и что «ложное»? – усмехнулся монах. – Пора вам знать, что все, считающееся «истинным», является «ложью», а все «ложное» – «истиной».

Услышав слово «цзя» – «ложный», Цзя Юй-цунь отбросил всякие сомнения и, низко поклонившись монаху, произнес:

– Благодаря вашей милости, учитель, я смог добраться до столицы, сдать экзамен и получить должность у вас на родине. Но когда я туда прибыл, то узнал, что вы убедились в тщетности земного существования и отправились искать обитель бессмертных. Я, ваш ученик, не раз мысленно обращался к вам среди жизненных треволнений, но мне не удавалось встретиться с вами. Я уже думал, что недостоин такой встречи! Как я счастлив, что увидел вас! Умоляю вас, святой отец, просветите меня в моем невежестве. Если вам не трудно, я просил бы вас переехать в мое убогое жилище, которое находится неподалеку отсюда, чтобы я мог с утра до вечера слушать ваши наставления!

Монах встал, совершил перед Цзя Юй-цунем ответную приветственную церемонию и произнес:

– Изо дня в день я сижу на своем молитвенном коврике и не знаю, что находится между небом и землей за пределами моей хижины. Я не понимаю ничего из того, о чем вы говорите, почтенный начальник!

С этими словами монах снова опустился на место.

Опять Цзя Юй-цуня охватили сомнения:

«Если это не Чжэнь Ши-инь, то почему монах так похож на него? Мы с Чжэнь Ши-инем расстались девятнадцать лет назад, но лицо монаха в точности напоминает его. Я уверен, что это Чжэнь Ши-инь – только он не хочет вспоминать о прошлом. Мое высокое положение не подействовало на него, поэтому не стоит заводить разговора о его жене и дочери».

Подумав так, он вслух произнес:

– Вы не желаете вспоминать о прошлом, святой отец, и я могу только сожалеть.

Цзя Юй-цунь хотел распрощаться с монахом, но в этот момент вошел один из его слуг и сказал:

– Господин, уже вечереет – надо скорее переправляться!

Цзя Юй-цунь не знал, как быть, но в этот момент монах заговорил:

– Поспешите с переправой, почтенный начальник! Если задержитесь, на реке