Молодые красавцы президенты умирали, и молодые красавцы президенты жили, красивые молодые женщины жили, а потом умирали, но прорванные сточные трубы под двором старой фабрики Ворамбо существовали, похоже, вечно.

И цепь я увидел. Пошел к ней вдоль грязной стены из шлакоблоков, которая заменила стену сушильного сарая. Когда нырнул под цепь и вышел к фасаду, выяснилось, что это заброшенный магазинчик товаров повседневного спроса, который назывался «Быстро и дешево». Окна были разбиты, полки вынесены. Остались лишь стены, пол да потолок. У дальней стены тлела лампочка аварийного освещения: аккумулятор находился на последнем издыхании и гудел, как умирающая муха, бьющаяся о стекло. На полу кто-то написал баллончиком с краской одно предложение, и света едва хватило для того, чтобы его прочесть: «УБИРАЙСЯ ИЗ ГОРОДА, ПАКИСТАНСКИЙ УБЛЮДОК».

Я пересек крошащийся бетон фабричного двора. Автомобильная стоянка для рабочих фабрики исчезла. На ее месте ничего не построили. Она превратилась в прямоугольный пустырь, где валялись разбитые бутылки и куски асфальта и поднимались островки наполовину засохших кустарников. Кое-где с ветвей свисали использованные презервативы, словно ленты, оставшиеся после какой-то давней вечеринки. Я поднял голову, но звезд не увидел. Небо застилали низкие и достаточно тонкие облака, пропускавшие рассеянный лунный свет. Желтую мигалку на пересечении Главной улицы и дороги 196 (когда-то известной как Старая льюистонская дорога) сменил светофор, но он не работал. Значения это не имело: автомобили не ездили ни по улице, ни по дороге.

«Фрут» канул в Лету. Теперь там зиял котлован. Напротив него, на месте зеленого дома 1958 года и банка 2011 года моей реальности, находилось торговое заведение, которое называлось «Продовольственный кооператив провинции Мэн». Окна, правда, были выбиты, а товаров внутри не осталось. Выглядел кооператив точно так же, как и магазин «Быстро и дешево».

Пересекая пустынный перекресток, я замер, услышав громкий чавкающе-рвущий звук. Почему-то решил, что такой звук может издавать только самолет изо льда, тающий при прорыве звукового барьера. Земля задрожала. Взвыла и замолкла сирена автомобильной сигнализации. Залаяли собаки. Потом затихли, одна за другой.

Землетрясение в Лос-Анджели-исе, подумал я. Семь тысяч погибших.

Огни фар появились на шоссе 196, и я торопливо захромал к дальнему тротуару. Мимо проехал небольшой автобус с надписью «КОЛЬЦЕВОЙ» в освещенном окошечке маршрута. Название что-то мне напомнило, но я не знаю, что именно. Наверное, какую-то гармонию. На крыше вращались какие-то устройства, напоминавшие вентиляторы. Ветровые турбины? Такое возможно? Звуков, характерных для двигателя внутреннего сгорания, я не слышал, только мерное электрическое гудение. Я наблюдал за автобусом, пока широкий полукруг единственного заднего огня не скрылся из виду.

Ладно, бензиновые двигатели в этой версии будущего — этой нити, по терминологии Зака Ланга — вышли из употребления. Так ведь это хорошо?

Возможно, но воздух казался тяжелым, даже мертвым, когда я набирал его в легкие, и оставлял после себя какой-то привкус, напомнивший мне о запахе, шедшем от трансформатора моего детского электропоезда, если я очень уж сильно его разгонял. Пора выключить его и дать отдохнуть, говорил в таких случаях мой отец.

Несколько магазинов на Главной улице вроде бы еще работало, но большинство зданий превратилось в руины. Замусоренный тротуар потрескался. У бордюра стояло полдесятка автомобилей, или бензиново-электрические гибриды, или с вращающимися устройствами на крыше: «хонда-зефир», «такуро-спирит», «форд-бриз». Все выглядели старыми, парочка была выпотрошена. У всех на ветровом стекле красовалась розовая наклейка с черными буквами, достаточно большими, чтобы прочитать надпись и в сумраке: «НАКЛЕЙКА „А“ ВСЕГДА ПОЗВОЛЯЕТ ПОЛУЧИТЬ НОРМИРОВАННЫЕ ТОВАРЫ».

Группа подростков шла по другой стороне улицы. Они о чем-то болтали и смеялись.

— Эй! — крикнул я им. — Библиотека еще открыта?

Они посмотрели на меня. Я увидел красные светлячки сигарет… только, судя по запаху, курили они марихуану.

— Да пошел ты, козел! — крикнул один.

Другой повернулся, стянул штаны, показал мне голый зад.

— Все книги, которые там найдешь, твои!

Последовал общий гогот, и они пошли дальше, разговаривая тихими голосами и оглядываясь.

Голый зад меня не смутил — я такое уже видел, — но эти взгляды мне не понравились. Тихие голоса — еще меньше. Они могли что-то замышлять. Джейк Эппинг в это бы не поверил, в отличие от Джорджа Амберсона. Джорджу пришлось многое пережить, и именно Джордж наклонился, поднял два увесистых куска бетона и сунул в передние карманы, на всякий случай. Джейк счел это глупостью, но возражать не стал.

Еще через квартал торгово-деловой район (пусть и такой плохонький) резко оборвался. Меня догнала пожилая женщина, нервно поглядывавшая на подростков на другой стороне улицы, которые находились чуть впереди. Голову женщина повязала платком, рот и нос закрывал респиратор вроде тех, что носили люди с ХОБЛ[166]или прогрессирующей эмфиземой.

— Мэм, вы не знаете, работает ли библио…

— Отстань! — Она смотрела на меня большими испуганными глазами. Луна на мгновение выплыла из-за облаков, и я увидел, что лицо женщины покрыто язвами. Одна, под правым глазом, проела плоть до кости. — У меня есть бумага, разрешающая находиться на улице, на ней печать Совета, так что отстань от меня! Я иду к моей сестре! Эти мальчишки — уже беда, а скоро они начнут искать жертву. Если прикоснешься ко мне, я включу жужжалку, и придет констебль.

Почему-то я в этом сомневался.

— Мэм, я всего лишь хочу узнать, работает ли биб…

— Ее уже много лет как закрыли, а книги выбросили. Там сейчас проводят Собрания ненависти. Отстань от меня, а не то вызову констебля.

Она пошла дальше, оглядываясь каждые несколько секунд, чтобы убедиться, что я не иду за ней. Я подождал, пока она удалится на безопасное, по ее мнению, расстояние, и двинулся дальше по Главной улице. Колено чуть оправилось после безумного забега по лестнице далласского книгохранилища, но я все равно хромал и чувствовал, что хромать придется еще не один день. В некоторых домах за задернутыми шторами горел свет, однако «Энергетическая компания центрального Мэна» не имела к этому никакого отношения. Горожане пользовались фонарями Коулмана, а кое-где даже керосиновыми лампами. Но в основном дома стояли темные. Некоторые выгорели. На стене одного такого дома я увидел фашистскую свастику, на стене другого — написанные краской из баллончика слова «ЕВРЕЙСКАЯ КРЫСА».

Эти мальчишки — уже беда, а скоро они начнут искать жертву.

И… она действительно сказала: «Собрания ненависти»?

Перед одним из редких домов, которые находились в пристойном состоянии — этот в сравнении с большинством смотрелся как особняк, — я увидел длинную коновязь, совсем как в фильме-вестерне… и привязанных к ней настоящих лошадей. Когда луна вновь выглянула в просвет между облаками, я смог разглядеть кучки лошадиного навоза, некоторые свежие. Подъездную дорожку перегораживали ворота. Луна спряталась за облаком, так что я не смог прочитать, что написано на железных листах, но о содержании догадался и без чтения: «ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ».