Ыш еще с мгновение не отводил взгляда, и Роланд понял, чтообидел зверька; нелепо, конечно, но так. Ыш отошел, хвост волочился по земле. УРоланда возникло желание позвать его, но это выглядело бы еще более нелепым, неправда ли? Что он собирался делать? Извиняться перед ушастиком-путаником?

Он злился, ему было не по себе, этих чувств он никогда неиспытывал до того, как «извлек» Эдди, Сюзанну и Джейка с американской стороны,втащил в свою жизнь. До их появления он практически ничего не чувствовал, ипусть это обедняло жизнь, свои плюсы тут тоже были; по крайней мере, тогда онне тратил время на размышления, а стоит ли извиняться перед животными за то,что резко поговорил с ними, клянусь богами.

Роланд присел на корточки у розы, наклонился к ней, чтобыраствориться в успокаивающей мощи ее пения и сверкающем свете, исцеляющемсвете, идущем из центра. На Патрик недовольно вскрикнул, махнул Роланду рукой,требуя, чтобы тот отодвинулся. Иначе он не видел розу и не мог ее рисовать. Отэтого вскрика и взмаха руки, раздражения у Роланда только прибавилось, но онмолча, без единого слова протеста, отодвинулся. Сам же попросил Патриканарисовать розу, не так ли? Подумал, будь здесь Сюзанна, их взгляды обязательнобы встретились, в них читалось бы понимание, как в глазах родителей, непридающих значения выходам маленького ребенка. Но ее, разумеется, здесь небыло; последняя из троих, она тоже уже ушла.

— Ладно, так, полагаю, роза видна тебе лучше? — спросил он свыговором Детты, проглатывая какие-то звуки, соединяя по два слова в одно.

Патрик, однако, не отреагировал на резкость тона стрелка.«Возможно, даже пропустил мимо ушей все, что я сказал», — подумал Роланд.Лишенный языка юноша сидел, скрестив ноги в лодыжках, положив альбом на бедра.Тарелка с недоеденным ленчем стояла сбоку.

— Рисуя, не забывай про еду, — добавил Роланд. — Прислушайсяк тому, что я говорю, — наградой за его заботу стал еще один рассеянный кивок,и Роланд сдался. — Я собираюсь поспать, Патрик. День будет долгим, — «А ночьеще более долгой», — добавил он про себя… но утешало его то самое, что иМордреда: эта ночь, скорее всего, будет последней. Роланд не знал, что ждет егов Темной Башне, высившейся на дальнем конце поля роз, но, даже если бы емуудалось разобраться с Алым Королем, он почему-то не сомневался, что это будетего последний переход. Он не верил, что сможет покинуть Кан'-Ка Ноу Рей, и егоэто вполне устраивало. Он очень устал. И, несмотря на мощь розы, на негонавалилась грусть.

Роланд из Гилеада прикрыл глаза рукой и тут же заснул.

4

Долго поспать ему не удалось, потому что Патрик,переполненный детским энтузиазмом, разбудил его, чтобы показать первуюнарисованную им розу: солнце предполагало, что прошло десять минут, максимум,пятнадцать.

Как и все рисунки Патрика, этот обладал странной силой.Юноша нарисовал розу, какой она была в жизни, пусть работал он в карандаше.Однако, Роланд предпочел бы лишний час сна, которого лишил его Патрик, выносяна суд стрелка свое творение. Впрочем, он одобрительно кивнул, обещал себе, чтоне будет более ворчать и брюзжать рядом с такой красотой, и Патрик улыбнулся,ему для счастья хватило и такой малости. Перевернул лист и принялся вновьрисовать розу. По одному рисунку на каждого, как и просил Роланд.

Стрелок снова мог поспать, но имело ли смысл. Черезнесколько минут немой юноша закончил бы работу и вновь разбудил бы его. Поэтомуон подошел к Ышу и погладил по густой шерсти, что делал крайне редко.

— Извини, что говорил с тобой грубо, дружок. Скажешь мнехоть словечко?

Но Ыш не сказал.

Пятнадцатью минутами позже Роланд собрал те немногие вещи,что брал с повозки, поплевал на ладони и взялся за рукоятки. Повозка сталалегче, по-другому и быть не могло, но казалось, что она заметно потяжелела.

«Конечно, она тяжелая, — подумал Роланд. — На ней мое горе.Я тащу его с собой, куда бы ни пошел, да, тащу».

Скоро на Хо-2 забрался и Патрик Дэнвилл. Устроилсяпоудобнее, накрылся шкурами и мгновенно заснул. Роланд продолжал идти, наклонивголову, тень, начинающаяся от его сапог, все удлинялась. Ыш шагал рядом.

«Еще одна ночь, — думал стрелок. — Еще одна ночь, потом ещеодин день в пути, и все закончится. Так или иначе».

Он позволил биению Башни и многочисленным голосам наполнитьголову и влить силы в ноги… хотя бы чуть-чуть. Роз встречалось все больше, онидесятками росли как по обочинам, так и на невзрачной равнине, по которойтянулась дорога. Некоторые росли прямо на дороге, и стрелок обогнул их поширокой дуге, чтобы не задеть. При всей своей усталости он не мог допустить,чтобы колеса или его раздавили хоть одну розу, примяли хоть один опавшийлепесток.

5

На ночлег он остановился, когда солнце еще висело высоко надгоризонтом, слишком ослабев, чтобы идти дальше, хотя до наступления темнотыоставались добрых два часа. Он набрел на пересохшую речку, и теперь на ее днепышно цвели прекрасные дикие розы. Их песни не уменьшили его усталости, но хотьнемного подняли настроение. Он подумал, что настроение улучшилось и у Патрика сЫшем, в чем тоже не было ничего плохого. Проснувшись, Патрик тут же началоглядываться по сторонам. Потом лицо его помрачнело: юноша вспомнил, как понялРоланд, что Сюзанны больше с ними нет. Тогда, у захлопнувшейся за Сюзаннойдвери, он даже всплакнул, но сейчас обошлось без слез.

На берегу стояла роща тополей, во всяком случае, стрелокподумал, что это тополя, но они засохли, когда иссяк поток, из которого пили ихкорни. Так что теперь к небу торчали голые, без листвы и коры ветки. В ихпереплетениях Роланд вновь и вновь видел число девятнадцать, написанное цифрамикак мира Сюзанны, так и его собственного. В одном месте ветви сложились в слово«ЧЕЗЗЕТ» на фоне темнеющего неба.

Прежде чем разжечь костер и приготовить всем ранний ужин,благо консервов из кладовой Дандело еще хватало, Роланд спустился в русло рекии вдыхал аромат роз, слушая их песню и медленно шагая мимо засохших деревьев. Иаромат, и звуки бодрили.

Почувствовав себя лучше, он собрал хворост под деревьями исломал несколько нижних веток. Из стволов остались торчать их толстые концы,заостренные, напоминающие карандаши Патрика. Разжигая костер, произнес древнеезаклинание, механически, не слыша слов: «Искорка светлая, кто мой родитель? Сомной ничего не случится? Я останусь самими собой? Благослови этот лагерьогнем».

Ожидая, пока огонь вспыхнет, а потом уляжется на постель изрозовых углей, Роланд достал часы, которые подарили ему в Нью-Йорке. Днемраньше они остановились, хотя его заверяли, что батарейка будет работать какминимум пятьдесят лет.

Теперь же, по мере того, как вторая половина дня перетекалав вечер, стрелки очень медленно начали двигаться в обратном направлении.