— Ах, — воскликнула Дорат-иль-Говас, — наш доблестный отец! Ты сомневаешься, что герой, рожденный тобою, окажется достоин тебя! Будь спокоен, твоя слава пребудет вовеки, позволь Хабибу заняться врагом, и ты увидишь, что никакой великан ему не страшен.

Доблестный Саламис уступил уговорам царевича, Амиралы и Дорат-иль-Говас и, невзирая на свое старшинство, позволил сыну первому выйти на поединок.

Хабиб сменил парфянское копье на арабское, чтобы быть на равных с соперником, направился к Зиру с открытым забралом и бросил ему вызов.

Предводитель клебов встал напротив и с насмешкой сказал:

— Какой звонкий голосок! Может, ты женщина?

— Ты скоро узнаешь, кто я, — нимало не смутился Хабиб.

— А-а, я узнал тебя, мой мальчик! Я видел, как ты играл на коленях у Амиралы. Очень милый был ребенок. Твой отец мог не посылать тебя биться со мною: всем известно, что я люблю юных и смелых. Ступай, скажи ему, что я жду его и что я дерусь только с мужчинами.

— Мой отец, — возразил Хабиб, — не станет опускаться до поединка с мятежным рабом, а я с молоком матери впитал презрение к наглецам.

— Но, юноша, ведь я заставлю твою мать второй раз надеть траур по тебе, и, надо думать, она с ним уже не расстанется. Иди, повторяю, позови отца; как бы ни кичился он своими прошлыми победами, неужели остатки моих доспехов, если, конечно, Саламису удастся их собрать, не украсят подступы к его шатру?

— Повторяю, раб, мой отец не может оказать тебе честь и принять вызов. Тридцать раз ты шел в бой, воспевая победы, которые он одержал над противниками, гораздо более достойными, чем ты. Твое поражение ничего не прибавит к его славе. Тебе не придется посылать черные одежды Амирале. И мне не удастся сделать подобный подарок твоей матери, ибо все знают, что у тебя ее никогда не было. Но обещаю подарить роскошное траурное платье твоей сестре Йемане.

— Дерзкий юнец! — взревел Зир, и лошадь завертелась под ним. — Я и в самом деле шел в бой под хор голосов, воспевавших подвиги твоего отца. Племя клебов было племенем рабов, а рабов заставляют петь. И твоя мать, и твоя Дорат, которую ты разыскал посреди пустынь, завтра будут петь славу мне. Я закую их в цепи, и они покорятся моей воле, или же я окроплю их кровью землю, которую сначала напою твоей кровью и кровью твоего отца.

С этими словами великан со всей силы метнул копье в Хабиба.

Молодой воин точно знал, куда оно попадет. Он мгновенно пригнулся к шее своего коня, копье пролетело над его головой и упало в тридцати шагах позади.

Тогда Хабиб с копьем наперевес подъехал прямо к Зиру.

— Ты, — возмутился сын Саламиса, — осмелился произнести имя моей матери и имя моей жены? Ты оскорбил их, как презренный трус! Твоя сестра — слабая женщина, но что станет с нею после твоей смерти? Я очень сочувствую ей.

С этими словами Хабиб трижды слегка ударил Зира по плечу копьем и сказал:

— Ступай, подбери свое оружие там, куда ты так неловко забросил его. Надо было привязать его к руке и как следует рассчитать свои силы. Я презирал тебя, когда ты держал копье в руках, теперь же могу только посмеяться над тобою.

Вне себя от бешенства, Зир помчался к своему копью, подобрал его и, развернувшись, снова на полном скаку с безумной силой и яростью метнул его в противника.

Хабиб необыкновенно ловким движением соскользнул с седла и повис сбоку, просунув одну ногу под брюхом коня. Копье пролетело прямо над седлом и вонзилось в ствол дерева, оказавшегося на его пути.

Тогда царевич отбросил свое копье, а Зир, чья ярость при виде этого вызывающего поступка только возросла, ибо он счел его доказательством презрения, выхватил меч и обрушил на своего врага град ударов.

В этом силы соперников были равны. Вот только их выдержка, хладнокровие и ловкость не шли ни в какое сравнение. Все удары Зира Хабиб предугадывал и отражал и при этом раз за разом наносил ущерб крепким доспехам предводителя клебов, оставляя незащищенными одну за другой части тела великана. Когда Зир замахнулся, чтобы поразить Хабиба, тот перехватил меч в левую руку и отсек противнику запястье. Мятежник бросился наутек, но еще один удар снес ему голову, и она подкатилась к стопам победителя.

Оба воинства и даже женщины стали свидетелями битвы Хабиба против Зира. Рыцари с обеих сторон слушали и с восхищением следили за словами, действиями и приемами доблестного сына Саламиса.

— Как он смел! — восклицали они. — Как сдержан! Как владеет собой! Как ловок! Как силен и в то же время изящен! Никто не устоит перед таким героем.

Хотя все сошлись в оценке боя, последствия, которые он породил, для каждой из сторон были совершенно различны.

Клебы погрузились в уныние, им казалось, что в лице своего вождя они все вместе потерпели поражение. Воины как один вернулись в свой стан, чтобы спрятать и уберечь самые ценные вещи от разграбления, этого неизбежного следствия поражения. Народ целыми семьями устремился в пустыню, боясь, что его обратят в рабство, и надеясь уйти от преследования.

Воинство Саламиса пришло в движение, соблюдая порядок в строю: оно намеревалось воспользоваться завоеванным сыном эмира преимуществом и смятением противника.

Хабиб, полный веры в свою судьбу, силы и мужество, въехал в кочевье клебов сразу после вражеских воинов, ни один из которых не осмелился ему воспрепятствовать, и направился к шатру Йеманы.

Сестра Зира, вместе с пятьюдесятью телохранителями, наблюдала за поединком издали, сидя на спине верблюдицы в высоком и удобном хададже[77]{298}.

Увидев, как ее брат упал на землю, она повернула обратно в стан, а добравшись до своего шатра, приказала собрать дорогие ей вещи.

Слуги подавали девушке то, что она просила, когда за ее спиной появился Хабиб. Телохранители бросились на защиту своей госпожи.

— Кто вы такие, — остановила их Йемана, — чтобы поднимать руку на того, кто сразил моего брата, на того, кому покровительствует само Небо? Сохраните свою жизнь, не отдавайте ее понапрасну. Я предпочитаю по доброй воле, а не насильно, стать его рабыней. — И, обернувшись к Хабибу, девушка продолжила: — Доблестный эмир, тот, кто повалил кедр, не станет трудиться, чтобы срубить самую тонкую его веточку.

Погонщик помог ей слезть с верблюдицы, и сестра