Джейми — я не расслышала, что именно, — и, не дожидаясь ответа, подошла ко мне и заглянула в распахнутую сумку.

— У тебя есть какая-нибудь мазь от ушибов? — спросила она и, наклонившись ближе, тихо прошептала: — Может, не стоит говорить ему сегодня? Он устал, и рука болит. Пусть лучше отдохнет.

Я взглянула на Джейми. Откинувшись на спинку скамьи, он глядел на пламя в очаге… Однако расслаблен он не был, странная сила держала его в напряжении.

— Может, он и отдохнет, а вот ты — точно нет, — чуть слышно ответила я. — Иди и расскажи ему. Хотя нет, пусть сперва поест.

Плохие новости лучше воспринимаются на полный желудок.

Я перебинтовала палец, а Брианна тем временем нанесла мазь из горечавки на разбитые костяшки другой руки. Она выглядела совершенно спокойной, никто бы не догадался, какая буря бушует сейчас в ее душе.

— Ты порвал рубашку. — Я завязала последний узелок. — Сними, я после ужина зашью. Ну, что теперь скажешь?

— Просто замечательно, мадам Ла Зонга. — Он пошевелил перевязанным пальцем. — Ты совсем меня избалуешь.

— Вот когда начну пережевывать тебе мясо — тогда волнуйся, — ехидно откликнулась я.

Он рассмеялся и протянул руку Бри, чтобы она смазала ушибы.

Я достала из шкафа тарелку, а когда вернулась к очагу, увидела, как пристально Джейми наблюдает за Брианной. Она наклонила голову, втирая мазь в мозолистую кожу. Я представила, как она сейчас подбирает слова, и сердце у меня заныло. Наверное, мне стоило сказать Джейми самой, удержать Брианну подальше от него, пока первая вспышка гнева не пройдет и он не возьмет себя в руки.

— Ciamar a tha tu, mo chridhe? — спросил он вдруг. Этой фразой Джейми всегда начинал урок гэльского, но сегодня он говорил тише и словно бы мягче. «Как у тебя дела, дочь моя?»

Джейми легонько сжал ее длинные пальцы.

— Tha mi gle mhath, athair, — удивленно отозвалась та — обычно урок был после ужина. «Все хорошо, отец».

А он медленно протянул руку и положил ей на живот.

— An e’n fhirinn a th’agad? — «Это правда?»

Закрыв глаза, я медленно выдохнула, только сейчас поняв, что затаила дыхание. Не надо ничего рассказывать. Теперь ясно, почему он так напряжен — Джейми уже все знает; какой бы ценой ни досталось ему это знание, самое страшное позади, и с Брианной теперь он будет ласков.

Брианна не настолько хорошо знала гэльский, чтобы ответить, но она поняла, о чем он спрашивает. Она потрясенно уставилась на него, а потом прижала перевязанную руку к щеке и опустила голову, пряча лицо за волосами.

— Да, отец, — прошептала она. — Прости.

— Ладно, m’annsachd[61], — мягко сказал он, — все будет хорошо.

— Нет, не будет, — отчетливо проговорила Брианна. — Ты же сам знаешь.

Джейми повернулся ко мне, однако понял, что я ничем не могу помочь. Глубоко вдохнув, он обхватил Брианну за плечи и легонько встряхнул.

— Я знаю лишь то, что мы рядом с тобой — я и твоя мать. И мы не дадим тебя в обиду. Никогда. Слышишь?

Брианна молчала; она сгорбилась, пряча лицо за распущенными волосами. Джейми погладил Брианну по щеке, потом пальцы скользнули к подбородку и заставили ее поднять голову.

— Лиззи говорит правду? — тихо спросил он. — Тебя изнасиловали?

Брианна тут же отстранилась и отвела взгляд, невольно сжимая кулаки. Этот жест выразил больше, чем любые слова.

— Я не думала, что она знает. Я ей не говорила.

— Она сама догадалась. И ты ни в чем не виновата, не смей даже так думать! Иди сюда, a leannan[62].

Он сгреб ее в объятия и неловко усадил себе на колени.

Дубовая скамья заскрипела под двойным весом; впрочем, Джейми, как обычно, сделал ее на совесть — она выдержала бы и шестерых. Брианна, какой бы высокой ни была, в отцовских руках выглядела малюткой; она прижалась лбом к его плечу, а он принялся поглаживать ей волосы и ласково бормотать, перемешивая английские и гэльские слова.

— Я найду тебе хорошего мужа… и славного отца твоему bairn[63]. Жизнью клянусь, a nighean.

— Я не хочу замуж, — сдавленно прошептала Брианна. — Я люблю Роджера, а он меня больше не захочет. Когда узнает…

— …то ему будет все равно. — Джейми яростно прижал ее к себе. — Если он порядочный человек, ему будет все равно. А если нет… значит, он тебя недостоин. Я тогда его в клочья разнесу и найду тебе мужчину получше.

Брианна прыснула, но смех тут же сорвался в рыдание, и она зарылась лицом в рубашку отца. Он баюкал ее, укачивал, словно она была маленькой девочкой с разбитыми коленками, а сам смотрел поверх ее головы на меня.

Когда Брианна мне все рассказала, я не плакала. Мать должна быть сильной. Однако сейчас она меня не видела, а Джейми на время взвалил мой груз на свои плечи.

Брианна тоже тогда не плакала, а теперь она цеплялась за отца и отчаянно рыдала: не столько от горя, сколько от облегчения. Джейми держал ее, позволяя выплеснуть боль. Он гладил ее по волосам, а взглядом успокаивал меня.

Когда я промокнула щеки рукавом, он улыбнулся мне — чуть-чуть, краешком губ. Брианна тоже затихла, протяжно вздыхая. Джейми погладил ее по спине.

— Я голоден, саксоночка. И, думаю, нам всем не помешает немного выпить.

— Хорошо. — Я откашлялась. — Сейчас принесу молока из погреба.

— Я сказал выпить, а не попить! — притворно возмутился он.

Не обращая внимания на его вопли и смешок Брианны, я открыла дверь и вышла.

Ночь была холодной, над головой висели яркие осенние звезды. Я не накинула пальто, и руки тут же пошли мурашками, но я неподвижно стояла, позволяя ледяному ветру обдувать лицо, чтобы смыть напряжение последнего часа.

Царила тишина, сверчки и цикады утихли: то ли умерли, то ли уснули вместе с мышами, скунсами и опоссумами; те-то уже давно погрузились в зимние грезы, спрятав от мороза косточки под толстым слоем жирка. В такие ночи охотятся одни лишь волки; сегодня даже они молча рыскали по мерзлой земле.

— Ну и что нам делать? — спросила я у бескрайнего темного неба.

Молчание, только ветер стонал в еловых ветвях, да мои собственные слова звенели в ушах. Что ж, наверное, это и есть тот самый ответ, на который я рассчитывала: что бы ни случилось, очередной удар судьбы отныне мы встретим вместе.

Когда я вернулась, они все еще сидели рядом, склонив друг к другу ярко-рыжие головы. Запах мази смешался с едким дымом горящей сосны и ароматом рагу из оленины — и я вдруг поняла, что умираю с