– Эй, – говорил Ангел молодому филиппинскому привратнику, – выпить хочешь, бля? Чего тебя-то на праздник не пустили?

– Нет, спасибо. Все нормально…

– У тебя тоже есть право на праздник! Пить будешь?

– Спасибо, нет. Доброй ночи.

– Вот уебаны, а? Поставили узкоглазого жопу рвать всю ночь, пока они там развлекаются…

– Все, – сказал Шкет. – Двинули. Давай-давай, иди. И поскорей, будь другом.

– Эй, узкоглазый; ты из Нама? Я был в Наме…

– Иди уже!

– Я был в Наме, – сказал Ангел. – Надо его напоить, бля!

Когда Шкет выгнал свое ослепительное стадо за ворота, Лансанг сказал:

– Извините, я тут должен вам передать.

– Чего? – обернулся Шкет.

Коричневая рука нырнула под коричневый лацкан во внутренний карман.

– Вот. – В уголке конверта – маленький логотип «Вестей». – Мистер Калкинз просил передать, если выйдет так, что он не успеет вернуться.

– А. – Шкет сложил конверт и сунул в карман штанов к гармошке.

– Это что? – спросила Ланья. Одной рукой она обнимала Денни за плечи.

Шкет пожал плечами:

– А где мадам Браун?

– Ушла с Эвереттом, давно уже.

– А.

Улицу освещали паук, дракон, тритон и какая-то, что ли, цапля.

– Эй, можно глотнуть? – спросил Джек-Потрошитель на перекрестке.

– Запросто. И сам неси.

– Спасибо. – Потрошитель забрал бутылку, снял пробку, глотнул и рыгнул. – Ёпта! – Надел пробку обратно. – Хорошо-о! – И затряс головой, как терьер. – М-да… Эй, видал старика этого белого из Алабамы, плешивого такого? Полковник, кажись…

– Видел, – ответил Шкет. – Не знаком.

– Занятный старичина, – сказал Потрошитель. – Полюбил меня как родного. Всю ночь хвостом ходил, ёпта.

– Чего хотел?

В сиянии текучих зверей Потрошитель улыбнулся в бутылку:

– Мой большой черный хуй пососать.

Шкет рассмеялся:

– Ты ему дал?

– Бля-а. – Потрошитель отер горлышко бледной ладонью, снова надел пробку. – В Атланте я б со старика баксов десять или двадцать срубил, да? Хоть бы и на постоянке – типа, заходишь раз в пару дней, скидаешь штаны и деньги гребешь. Ничё так. А здесь-то нету денег никаких. – Потрошитель сунул руку под тяжелые цепи, вжался мелким подбородком в шею, поискал проектор, нашел, щелкнул. И повторил: – Но он ничё так.

Шкет шел бок о бок с бешеным богомолом, что вращал рубиновыми глазами.

Глядя на тех, кто шагал меж раздутых огней, Шкет сообразил, что отряд, направлявшийся к Калкинзу, был больше почти на четверть. На перекрестке скорпион Кошмара превратил полдюжины человек в силуэты (опознавался только Малыш).

Слушая их молчаливый поход оттуда, Шкет вспоминал шумное шествие туда. На углу в вышине вспыхнул фонарь (они его уже миновали. Где?), и под фонарем Шкет разглядел парочку рука в руке.

– Эй, вы.

Женщина удивленно обернулась и подняла свободную руку; браслеты зазвенели до самого бледного локтя. Женщина вопросительно заморгала, потом улыбнулась.

Мужчина посмотрел на Шкета:

– Здрасте. – Смахнул со щеки длинные волосы цвета дикого риса и тоже улыбнулся.

– А вы что тут забыли?

– Ой, мы… ну, мы были… у вас на празднике. – Поверх двубортного пиджака – большой медальон с львиной головой, при таком освещении как будто металлопластиковый. Висел медальон на оптической цепочке. – Нам надо на Темпл – думали прогуляться с вами вместе, чтоб не скучно было.

– Можно, да? – спросила женщина.

– Без проблем, – сказал Шкет. – Гуляйте, где, блядь, заблагорассудится.

– Э… спасибо, – сказал мужчина.

– Выпить хотите? – Шкет обернулся во мраке. – Эй, Потрошитель, иди сюда. – Из богомола высунулась рука шинного цвета, и Шкет забрал бутылку. – Вот, выпейте. Далеко идти.

– Спасибо, но нет, – сказал мужчина. – Я не пью.

– А я пью, – сказала женщина и протянула звякающую руку.

– Хорошо, – кивнул Шкет и вручил ей бутылку. Пока она еще отвинчивала пробку, он отошел, гадая, где за считаные секунды умудрился потерять Ланью и Денни.

Расслышал их смех футах в двадцати позади.

Обернулся в темноту; и понял, как она темна.

– Страшно? – засмеялся Денни. – Тут нечего бояться.

Ланья сказала:

– Я не боюсь. Я, в отличие от тебя, в призраков не верю.

Шкет включил огни.

Ланья взвизгнула и упала Денни в объятья; оба посинели и истерически расхихикались.

– Напилась? – спросил Шкет.

– Нет, – ответила она. – Я не напилась, – и опять засмеялась.

– А по запаху напилась, – сообщил Денни.

– Откуда тебе… – Смеясь, она выпрямилась и чуть не споткнулась о бордюр.

Отчего всех троих пробило снова.

Посреди следующего квартала Денни спросил:

– Понравился тебе твой праздник?

– Ага, – сказал Шкет. – Жалко, что не пожелал доброй ночи этой тетке с крабовыми котлетами и синей прической. Вот она была лучше всех.

– Эрнестина? Ей цены нет! – сказала Ланья. – А где моя гармошка?

Шкет полез в карман. Помимо гармоники и конверта в глубине нашелся песок. Металл в руке был теплый, точно его подогрели искусственно.

Шкет отдал гармошку Ланье.

Шагая рядом, она сыграла три аккорда, а затем перешла к импровизации, и долгие платиновые ноты увели ее на два, три, четыре шага вперед.

Денни включил огни (а Ланьино платье, должно быть, выключил). Спина у Ланьи серебрилась; играя, она наступала на свои сочлененные тени.

Между двумя нотами у Шкета в кармане что-то хрустнуло. Конверт. Он сунул толстые пальцы в карман, пощупал сгиб.

Саламандр, крепко зажав под мышкой девушку в бордовых джинсах, заскочил в сумрачный полусвет:

– Эй, Шкет! – Ухмыльнулся – широконосый, веснушчатогубый – и выскочил.

Шкет нафантазировал разговор: Саламандр, а мистер Калкинз не нанимал тебя гонять прохожих от своего дома? Ты не на него работал в тот первый день, когда вы меня избили? Нет, не хочу знать.

Позади пикировались Ангел, Флинт и Жрец.

– Нет! – сам себя перебил Флинт в ответ на какую-то просьбу Доллара. – Тебе-то зачем? Ты нам только что рассказал, как тебя от него тошнит.

– Мне чё интересно-то… – промямлил Ангел. – Не, ты погодь. Пускай пьет. Белый тупица хочет блевануть – да и пожалуйста… Так вот, мне чё интересно: а откуда все эти ниггеры взялись?