Троэльс Хартманн смотрел на красивую девушку со светлыми волосами. Потом перевел взгляд на рождественский букет, подумал о старике, которому приходится бороться за каждый вдох.

— Что ты со мной сделал? Что?

Вебер удивленно вскинул голову, спросил:

— Ты действительно хочешь знать?

— Да.

— Учись смотреть на вещи глазами других людей, хотя бы иногда. Ты был в квартире. Мертвецки пьяный. Когда я нашел тебя в коттедже, ты был в жутком состоянии… — Он осуждающе покачал головой. — Ты пытался покончить с собой! Я помнил ту девушку и сразу подумал об этой фотографии, как только полиция назвала ее имя. Ты же знаешь, я храню все.

— И ты… решил?..

— А что мне было думать?

— Я не был с ней знаком, — вскричал Хартманн, отбрасывая снимок на стол и не желая больше видеть его. — И даже не помню этот день…

Вебер откинулся на спинку, прикрыл глаза со вздохом.

— Ты думал, что я способен на…

— Я двадцать лет трудился не покладая рук, чтобы сделать из тебя то, чем ты стал! — воскликнул Вебер. — И дождался наконец шанса достичь чего-то. Я не собирался пускать все коту под хвост.

Хартманну стало душно, комната поплыла перед глазами.

— Подумай сам, Троэльс! Я приехал в нашу квартиру в то воскресенье. Разбитый стол, все вверх дном. Я сразу понял: там что-то произошло. На следующий день стало известно про нее… — Его голос посуровел. — Конечно же, я сделал все, чтобы в квартиру никто не приходил. Видеозапись тоже я забрал. Думал, что передам ее в полицию как-нибудь после выборов. И в квартиру пущу. Но только когда эти факты уже не смогут нам помешать. Если только…

— Если?

— Брось, Троэльс. В принципе, я никак не помешал расследованию, я даже помогал ему…

— В принципе?

Вебер взял со стола графин с бренди, налил себе немного, встал над Хартманном. Как босс.

— Мне жаль, что так вышло с Риэ, — произнес он небрежно. — Но скажем честно: она тебе не подходила.

— Разве тебе решать, кто мне подходит?

Вебер прищурился на него:

— Неужели я не заслуживаю права голоса после каторжного труда, который я в тебя вложил? Вот та женщина из полиции, Лунд, тебе бы больше подошла. Скорее, она — твой тип. Я так и вижу вас… — он глотнул бренди, — в кровати. Ты думаешь о своей следующей речи, а Лунд со своими глазищами ищет, на что бы посмотреть.

— Ты отвратителен…

— Это ничего, Троэльс. Думай обо мне что хочешь. Что мне было делать, скажи? Выбросить двадцать лет моей жизни только потому, что кто-то убил девчонку из Вестербро?

Хартманн вскочил, выбил из рук Вебера бокал:

— Ты свихнулся, Мортен!

Вебер не стушевался, как обычно. Только усмехнулся и вызывающе посмотрел на Хартманна.

— Вовсе нет. Я просто делаю свою работу, — ответил он.

— В полиции обо всем узнают. Сейчас они уже на Сторе-Конгенсгаде.

— Нет. Я не звонил им.

Он достал из буфета новый бокал, налил себе снова и уселся в кресло Хартманна.

— Может, присядешь, Троэльс? Садись, нам надо многое обсудить.

Хартманн остался у окна.

— Ах, какие мы… — проворчал Вебер и, плеснув бренди в бокал Хартманна, пересел на свой стул. — Если тебе это так важно…

Он спокойно дождался, пока Хартманн опустится в кресло.

— Тебе сейчас не о чем беспокоиться. Все идет хорошо. Твоя завтрашняя речь… — Он взял со стола несколько листков. — Я тут кое-что подправлю. Нужно будет упомянуть Бремера, выразить сочувствие, восхищение и прочее.

— Завтра не будет никакой речи… Когда станет известно, что ты сделал…

Вебер засмеялся:

— Ну да, конечно.

— Если полиция не выяснит это, я сам расскажу.

— Ты этого хочешь? Ладно. — Он подвинул к Хартманну телефон. — Давай звони. — Постучал пальцем по фотографии. — Это тоже покажем. Заодно расскажешь им, как вы познакомились. В прошлом июле. Риэ тогда уехала с отцом в отпуск в Испанию. Помнишь?

Хартманн ничего не сказал.

— Ты помнишь, я знаю. Школьные соревнования в парке. И я там был. — Он снова ткнул пальцем в снимок. — Вот я, в заднем ряду, как всегда, в тени. Я знаю свое место и… — он блеснул очками в свете люстры, — и наблюдаю. Иначе никак. Ты тогда выпил пива, стал засматриваться на девушек. Не уехал сразу после награждения. Скажи мне, Троэльс, ты хотя бы запомнил ее имя? Или имя не имеет значения?

— О чем ты? — пробормотал Хартманн.

— О том, что ты… — Вебер отложил фотографию с Нанной Бирк-Ларсен и взял рамку с портретом четы Кеннеди. — Ты бредишь Белым домом. Я ведь знаю тебя, я вижу тебя день за днем. Я был рядом и знаю, каким ты был до женитьбы и пока был женат, каким стал после… — Он склонился через стол к Хартманну. — Я знаю: ты мечтаешь о Белом доме. Как тут не вспомнить Чаппаквидик?[11]Симпатичная девушка, несколько бутылок пива. Я видел, что ты дал ей номер своего телефона. Тогда мне не все было понятно, но… — Пожатие плечами. — Как мы теперь знаем, она спала с Йенсом Хольком. Может, захотела попробовать что-то новенькое из политической элиты? Пополнить свою коллекцию побед? Так или иначе, я видел…

— Мортен…

— Ты дал ей свой номер, потом поехал на Сторе-Конгенсгаде. Ты ждал ее, привез хорошего вина, закуски. Значит, такова схема действий? Я хоть поучусь у тебя.

Хартманн тер лоб пальцами:

— Я не помню…

— Когда ты уехал из парка, я отвел девчонку в сторону, отобрал карточку с твоим номером, запугал до смерти. Вот почему она не приехала в тот день в квартиру. Зато приехал я, как бы случайно. А на самом деле хотел убедиться, что ты один. Что ты не развлекаешься со школьницей, которую увидел в первый раз в жизни три часа назад. Теперь вспомнил?

Хартманн молчал.

— Вот так. И когда она погибла, я не мог не задаваться вопросами. Может, она нашла-таки способ встретиться с тобой, та хорошенькая школьница, которая на вид была гораздо старше своих лет.

— Я не убивал ее!

— Я знаю. Теперь знаю. Это хорошо. С этим можно жить. А будь все иначе… Мне бы пришлось принять пару трудных решений. — Он встал, надел пальто. — Еще есть вопросы, Троэльс?