«Нива» устремилась в переулок.

«Жигуль» наружки тоже сорвался с места и мчался к нам. Опера прилично задело пулей. Он сидел, прислонившись к урне и держался за ногу.

Киллер выстрелил в меня. Промахнулся. И дернул через дорогу.

Я двинул за ним.

Визг тормозов. Стук! «Москвичек» — каблучок едва не сбил киллера и проскрежетал бортом о спокойно едущий микроавтобус. Киллер споткнулся, упал, поднялся и двинул дальше.

Я прилип к нему, как учат прилипать в московском милицейском отряде спецназа. И плевать на все. Я прыгнул на капот застывшего «Москвича». Рванулся вперед. Тишина. Даже никто не выматерился мне вслед.

Киллер дернул во двор сталинского дома. Ему попалась навстречу женщина — он снес ее, как игрок в регби. Парню было лет двадцать пять, двигался он легко.

Один дворик. Дети в песочнице. Только бы этот гад не вздумал взять заложника!..

Нет, бежит дальше…

Постепенно он начинал выдыхаться. Мы выскочили на улицу. Потом еще один двор. Я оглянулся на ходу и понял, что опера из наружки нас потеряли. И мы остались одни — ствол на ствол.

Мы очутились в небольшом дворике, окаймленном трехэтажными домами, к счастью, почти пустом, если не считать бомжа, пригревшегося у помойки, да какого-то бедолагу, валяющегося под ржавым четыреста двенадцатым «Москвичом». Нас разделяло уже метров пятнадцать, Когда киллер снова споткнулся и пропахал, коленом асфальт.

Приземлился киллер на асфальт так, что пистолет из рук не выпустил. Он перекатился на спину и с такого положения послал мне пулю.

Номер у него почти получился. Пуля прошла где-то рядом. Я явственно слышал ее смертельную песню. Но она не была назначена мне судьбой.

Я пригнулся, притормозил, вскинул руку, два раза нажал на спусковой крючок.

Тело киллера дернулось два раза.

Он так и не выпустил пистолета. Откинулся. Потом попытался поднять руку. Но я уже был рядом и наступил на нее, нагнулся, выдернул пистолет.

Я взял его за шею. Его била дрожь. Одна пуля угодила в плечо, другая в грудь. Он хрипел.

— Кто тебя послал? — Я ткнул ему в морду стволом.

— Уйди, — выдавил он, и из легких вылетел хрип. Кровь потекла изо рта струйкой.

— Кто тебя послал? — повторил я. — Дострелю, тварь!

— Волох… Падла… Он!.. — глаза его закатились. Он дернулся еще сильнее.

Я положил его на землю. Встал. Все мои руки в крови. И в груди сердце молотит молотом…

Через восемь минут приехала милиция. Еще минуты через четыре — «Скорая». Однако врачи зря только тратили время, бензин и лекарства…

В Калужском музее неделю назад открылась выставка — «Русский портрет».

Были выставлены изумительные образцы русского изобразительного искусства с семнадцатого по начало девятнадцатого века. Пласт малоизвестный.

На третий день экспозицию посетили ночные гости.

Технология была примерно такая же, как и в Питере. Работали двое. Один обернутым в ткань молотком расколотил окно, благо решеток на первом этаже не было. Второй рванулся внутрь.

Только получилось не так удачно. Когда первый кинулся к картинам, из-за угла здания появился старшина милиции. Он без разговоров выстрелил для приличия в воздух. А потом начал опустошать магазин по ворам.

Злоумышленник как ошпаренный выскочил из окна, и подельники побежали вдоль забора так, что пятки сверкали.

Милиционер прицелился и выстрелил еще пару раз по удаляющимся фигурам. Ему показалось, что одна из них после выстрела дернулась.

Воры ринулись в темный двор. Послышался шум отъезжающей машины.

Старшина, переведя дух и поправив фуражку, нажал на кнопку и произнес, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Ноль пятый вызывает «Волну».

— «Волна» на связи.

— Попытка проникновения в музей. Применение оружия.

Через несколько минут казалось сюда съехалась вся милиция области.

— Гордитесь, — недовольно сказал начальник областного розыска начальнику райотдела. — Теперь прогремим на весь мир.

— Хорошо, что картины на месте, — кисло улыбнувшись, заметил начальник райотдела.

— Да уж, — кивнул начальник розыска.

Картины остались нетронутыми. Но злоумышленников найти не удалось. Неизвестно даже было, на какой машине они скрылись.

Утром, читая телетайпограмму о нападении на Калужский музей, я сказал:

— Одна цепочка. Питер. Коллекционеры. Калуга.

— Почему? — спросил Железняков,

— Одна группа чудит, — я положил информашку в папку и кинул на стол Железнякову.

— Эх, не успел Фунтика спросить. Он бы тебе рассказал, — хмыкнул Железняков.

— Он не очень говорить хотел, — сказал я.

— Да, с двумя пулями в груди не поговоришь.

Итоги не слишком грели душу. Стружевский так и не ожил под руками врачей — киллер знал свое дело. Сам киллер скончался. Красную «Ниву», которая должна была его эвакуировать после дела, нашли через несколько кварталов брошенной.

Сюрпризы начались сразу же. Я, прикупив пару бутылок водки, насел на экспертов в пулегильзотеке, и они отстреляли пистолет, из которого грохнули Стружевского. Это был «вальтер-П-38» времен войны — штатное оружие гестапо, отличная машинка под мощный девятимиллиметровый патрон. Самое интересное, что из него убили и профессора Тарлаева. Только тогда на пистолете был глушитель.

Это означало, что мы шли по правильному пути. И что Стружевский имел какое-то отношение к убийству профессора Тарлаева.

Документов при киллере не было. Но личность мы установили без труда. Откатали пальцы трупа и дактилокарту направили в Главный информационный центр МВД. Тоже немножко пришлось побиться лбом о стену, но достаточно быстро выяснилось, что руки с таким дактилоузором принадлежали гражданину Фунтику. Фунтик — это кличка, приобретенная за три отсидки. А так его звали Фатеев Владимир Владиславович.

Было ему двадцать восемь лет, несмотря на нелегкую жизнь сохранился он вполне прилично, бегал и стрелял очень неплохо. Все три судимости имел за угоны и хищения автомашин.

На душе у меня скребли кошки. Хуже нет, как стрелять в человека, а потом он еще умирает на твоих руках. Но я достаточно повидал на своем веку, чтобы не делать из этого слишком большой трагедии. Спецназовский опыт даром не проходит. Меня несколько лет учили, что бывают ситуации, когда все, живущие в мире, делятся на нас, нормальных людей, и их, с пистолетом, финкой или обрезом, которые пришли для того, чтобы отнять твою или чью-то еще жизнь. А на войне как на войне. Так что я махнул после этого дела два стакана водки и распихал по дальним ящикам все свои переживания.