Выбираясь из кровати, я наступил на коробку засохших орео[15]. Моя спальная всегда напоминала свалку — в ней было столько всякой всячины, что отец, поднимаясь ко мне, обычно предупреждал: «Сынок, однажды ты спалишь весь дом!» Впрочем, он уже давно сюда не заходил. В дополнение к карте стены и потолок были обклеены плакатами с видами тех городов и областей, где я надеялся побывать: Афины, Барселона, Москва, Аляска. Вдоль стен возвышались штабеля коробок из-под обуви. Некоторые поднимались на три-четыре фута в высоту. Могло показаться, что коробки стоят в хаотичном порядке, но я мог точно указать расположение любой из них, начиная от белой, с надписью «Адидас», где хранилась коллекция зажигалок, собранная в пироманиакальный период в восьмом классе, и кончая зеленой коробкой «Нью беланс» с пустыми гильзами и клочком флага, который мы с мамой нашли в форту Самтер.

Мне нужна была желтая коробка «Найк», с медальоном, который подействовал на Эмму словно нокаутирующий удар. Я открыл крышку и вытащил кожаный мешочек. Вчера вечером мне показалось, что я спрятал его вполне надежно, но сегодня решил на всякий случай сунуть медальон в карман.

Снизу донесся крик Эммы:

— Вставай или опоздаешь к Сестрам.

— Спущусь через минуту.

Каждую субботу я проводил полдня с тремя самыми старыми в городе женщинами: моими двоюродными бабушками Мерси, Пруденс и Грейс. Жители Гэтлина называли их Сестрами, словно они представляли собой одно существо — что, по сути, так и было. Приблизившись к столетнему возрасту, они уже не помнили, кто из них был старше остальных. Сестры многократно выходили замуж, чем очень гордились. Пережив всех своих супругов, они в конце концов поселились вместе в доме бабушки Грейс. Я считал их не столько старыми, сколько сумасшедшими.

Когда мне исполнилось двенадцать лет, мама начала приводить меня к ним, чтобы я помогал им. С тех пор я навещал их по субботам. Самой неприятной обязанностью было сопровождение бабушек в церковь. Сестры, южные баптистки, посещали церковь по субботам и воскресеньям, а также в другие дни.

Обычно я воспринимал визиты к ним как тяжкое бремя. Но сегодня все было иначе. Я принял душ еще до третьего окрика Эммы. Мне не терпелось выбраться из дома. Сестры знали все о каждом жителе Гэтлина. Благодаря своим бракам они успели обзавестись родственными связями почти с половиной горожан. После пережитого видения я был уверен, что буква Ж в Ж. К. Д. означала Женевьеву. А кто мог расшифровать остальные инициалы? Только три самые старые женщины в городе.

Открыв верхний ящик комода, где лежали мои чистые носки, я заметил маленькую куклу, похожую на обезьянку. В ее лапах был зажат крохотный мешочек с солью и голубым камнем. Еще один оберег Эммы. Они предназначались для изгнания злых духов, против неудачи и даже простуды. Когда отец перестал ходить в церковь и начал запираться в своем кабинете, она по воскресеньям подсовывала кукол ему под дверь. Хотя папа никогда не обращал внимания на ее обереги, Эмма говорила, что добрый Господь дает людям небольшой кредит веры за демонстрацию намерения. Однако через пару месяцев отец заказал в интернет-магазине кухонную ведьму и повесил её над плитой. Эмма так рассердилась, что целую неделю подавала ему холодную кашу и пережаривала кофейные бобы.

Обычно я, натыкаясь на ее «подарки», не придавал им никакого значения. Но про этот подумал, что он явно связан с медальоном — точнее, с той информацией, которую Эмма пыталась скрыть от меня.

Когда я прибыл в дом Сестер, там царил настоящий хаос. Дверь открыла бабушка Мерси. Она еще не успела снять бигуди.

— Итан! Слава богу, ты пришел! У нас случилось непредвиденное!

Она произнесла приставку «не», как будто та была отдельным словом. Обычно я вообще не понимал половинy из того, что говорили Сестры. Виной тому был сильный акцент бабушек и плохая грамматика. Для Гэтлина такое типично: вы можете определить возраст людей по их речи.

— Мэм?

— Харлон Джеймс ранен, и я не думаю, что он… поправится.

Последнее слово старушка произнесла очень тихо, почти прошептала, словно нас подслушивал сам Господь Бог и она боялась подать ему плохую идею. Харлон Джеймс был йоркширским терьером бабушки Пруденс, названным так в честь ее последнего покойного мужа.

— Что случилось?

— Я скажу, что случилось! — ответила бабушка Пру, возникшая из ниоткуда с аптечкой в руке. — Грейс попыталась убить бедного Харлона Джеймса. Он едва цепляется за жизнь.

— Я не хотела убивать его, — прокричала из кухни бабушка Грейс. — Не рассказывай сказки, Пруденс Джейн. Это был несчастный случай!

— Итан, позвони Дину Уилксу и скажи ему, что у нас непредвиденный инцидент, — проинструктировала меня бабушка Пру, доставая из аптечки два широких бинта и капсулу с нюхательной солью. — Мы теряем его!

Травмированный Харлон Джеймс лежал в кухне на полу. Он выглядел напуганным, но отнюдь не умирающим. Увидев хозяйку, терьер вскочил на ноги и попытался удрать. Его задняя лапа была подогнута и волочилась по полу.

— Грейс, Бог свидетель, если Харлон Джеймс умрет…

— Он не умирает, бабушка Пру, — успокоил ее я. — У него, похоже, сломана нога. Что произошло?

— Грейс пыталась убить его шваброй.

— Это неправда! Я же говорила! Я забыла надеть очки и приняла его за корабельную крысу. А он бегал по кухне, туда-сюда…

— Откуда тебе знать, как выглядит корабельная крыса? Разве ты когда-нибудь была в порту? Да ты за всю жизнь ни одного корабля не видела!

Одним словом, я подогнал к крыльцу принадлежавший Сестрам «кадиллак» 1964 года, усадил в него старушек, находившихся в состоянии полной истерики, затем вынес из дома корзинку с Харлоном Джеймсом, которому, возможно, действительно хотелось умереть, и отвез всю эту компанию в офис Дина Уилкса. Мистер Уилкс был владельцем зоомагазина, то есть почти ветеринаром. К счастью, Харлон Джеймс отделался лишь сломанной ногой, и Дин Уилкс сумел ему помочь.

К тому времени, когда мы вернулись в дом Сестер, я уже не верил, что мне удастся выведать у бабушек какую- то полезную информацию. На подъездной аллее стоял пикап Тельмы. Мой отец нанял эту женщину для присмотра за старушками после того, как десять лет назад бабушка Грейс устроила пожар, забыв выключить газовую плиту, на которой готовился лимонный пирог. Сестры ушли в церковь, а через пару часов к их дому примчались пожарные машины.

— Ну, девочки, — прокричала из кухни Тельма, — куда вы ездили?

Старушки, расталкивая друг друга, пытались поскорее прорваться в кухню, чтобы рассказать Тельме о своей беде. Я переждал эту битву у порога, затем сел в плетеное кресло рядом с бабушкой Грейс, у которой сейчас был очень подавленный вид. Еще бы! Она снова стала посмешищем для всего города. Я вытащил медальон из кармана и принялся раскачивать его на цепочке.