Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это похоже на пожарную лестницу: Егорка — мы — Кохов и так далее все выше и выше. А вот «пожарники» мы одни. Это мы добываем самые свежие, самые горячие данные о противнике, которые требуются Кохову в пожарном порядке. Ему неважно, что нам приходится частенько играть с огнем. Изволь докладывать ему каждые четыре часа. И точка!
— Сань, организуй покурить, — просит Егоров, когда я подхожу к блиндажу.
— Я же не курю.
— Знаю. Стрельни у кого-нибудь.
А у кого я стрельну, если все спят вповалку? Выдергиваю кончиком ножа готовый погаснуть фитиль. По подошвам ботинок, торчащим с нар, отыскиваю Смыслова, чтобы прикорнуть с ним рядом.
— Юра, подвинься.
Смыслов молча переворачивается на спину, поднимает голову, бессмысленно таращит на свет заспанные глаза.
— Ты чего?
— Ничего. Вернулся от Кохова.
— А-а! — Он отодвигается, освобождая мне место, и вдруг начинает говорить зло и отрывисто:
— Нечего к нему ходить ночью! Не пойду больше. И ты не ходи. Не ходи.
И в самом деле — зачем так часто гоняет нас Кохов? Ведь если что и случится ночью, Грибан без него примет меры.
«Надо, чтобы я постоянно был в курсе. Я поддерживаю связь со штабом полка и бригады», — объяснил Кохов причину ухода с высотки. По нашим донесениям он составляет сводки и передает их в штаб. Это попятно. Но начальнику разведки, наверное, полезнее быть тут — на высотке, видеть своими глазами, что здесь происходит… Однако, капитан приказал, а наше дело солдатское — выполнять, что приказано.
— Юр, ты спишь?
Смыслов приподнимается на локте. Пламя коптилки освещает его лицо, на котором выделяются воспаленные глаза с распухшими и покрасневшими веками.
— Ты думаешь, Кохов пользу приносит? Черта с два, — говорит он, уставившись на огонь. — Я не первый день его знаю. Мы для него прикрытием стали. В общем, надоели мне эти экскурсии.
Оказывается, мы с Юркой думаем одинаково. Ему тоже все надоело.
«Товарищ капитан, на батарее без перемен», — часто докладываем мы Кохову и ни с чем возвращаемся обратно. Чтобы сказать эту фразу, нам приходится ползать по полю под пулеметным огнем, а в балке опасаться каждого кустика. А собственно, для пего?
— А как же быть? — спрашиваю я Юрку. — Ведь капитал приказал. Приказ мы должны выполнять.
Смыслов понемногу успокаивается. Но говорит по-прежнему со злостью в голосе:
— Поговорим с Бубновым. Он наш командир взвода. Мы вместе с ним приданы батарее Грибана, а не Кохову. Так командир полка приказал. Я своими ушами слышал. Пусть Бубнов и Грибан найдут нам другое дело. В охранение поставят или в траншеи пошлют к саперам — мне все равно. Лишь бы пользы побольше было… В общем, давай поговорим с Бубновым. Он человек. Он поймет. А Кохов…
Юрка машет рукой и поворачивается на бок к стенке лицом. Он не договаривает свою мысль. Но я понимаю, что он хотел сказать о Кохове. Юрка, пожалуй, прав…
Мне спится лохматый лес. Я продираюсь через него вперед и вперед, а деревья, широко расставив сильные лапы-ветки, все встают и встают на пути. Они хватают меня за полы шипели и тянут назад — в кусты. Среди них и мой старый знакомый — исковерканный осколками дуб. Вот оп, прихрамывая, забегает вперед и, загородив дорогу, наставляет мне в грудь свои обрубки-сучки. И тут же по его команде кряжистый соседний дуб обвивает и намертво стискивает мою ногу хрустящими холодными ветками. Я падаю навзничь и замечаю между деревьями фигуру Кохова.
«Поднимайсь! — кричит он каким-то странным сдавленным голосом. — Вставай!» От его крика деревья шарахаются в стороны, и только калека дуб еще крепче хватает меня за шинель, за руки, за ноги и тянет, тянет куда-то вниз. Я пытаюсь сопротивляться и… просыпаюсь.
Меня стаскивают с нар.
— Вставайте! Освободите место!
Передо мной лейтенант Редин.
— Отогреться надо ребятам, закоченели в окопах, — объясняет оп. — Вы пока на полу устройтесь. Утром они уйдут…
На наши места залезают саперы. Один из них не дождался, когда освободится место, прикорнул у порога. Пока нас будили, он заснул как убитый. Я сажусь с ним рядом на землю и мгновенно засыпаю опять.
«ЯЗЫКИ» С НЕБА
В разведку! Мы с Юркой идем в разведку! И в какую — за «языком»!..
В детстве я спал и видел себя разведчиком. На войне это самая опасная, самая благородная и почетная работа, мечта любого солдата, потому что в разведку берут только лучших, самых отчаянных.
Юрка тоже ликует. Он ожил, преобразился, с его лица не сходит радостная улыбка.
Нам еще не растолковали, как и где предстоит брать «языка». Но вопрос о разведке уже решен, и у Юрки рождаются дерзкие и смелые проекты.
— Лучше всего нам взять его на дороге между Омель-городом и Нерубайкой, — говорит он, сгорая от нетерпения высказать свой план. — Как только стемнеет, мы спокойненько подползем туда, сядем с разных сторон дороги и будем ждать мотоциклиста. Когда он появится, натянем кабель, вышибем его из седла и прикрутим ему руки одну к другой тем же кабелем. А в рот вставим кляп. Сунем ему в зубы полкилограмма пакли, чтобы не мычал, и дело сделано…
— Да, — спохватывается Юрка. — А что, если смочить паклю в солярке? Он ухватит ее зубами и поперхнется. Тогда и брыкаться не будет…
Его план я одобряю полностью. После, когда все будет кончено, могучий Пацуков, который пойдет вместе с нами, без особого труда дотащит фрица до батареи. Мы будем прикрывать Пацукова, а если все удается сделать бесшумно, понесем или поведем пленного вместе.
Нам впервые улыбается возможность по-настоящему отличиться. Идея захвата «языка» принадлежит Бубнову, Редину и Грибану. Об этом они разговорились сегодня в землянке, и Бубнов сразу выдвинул наши кандидатуры.
— Мои ребята справятся. Я уверен в этом, — заявил он Редину, который пытался предложить в разведку своих саперов.
Нам приказано готовиться к операции. Но пройдет ли разработанный Юркой вариант вылазки, пока неизвестно.
— Сначала мы обмозгуем, как лучше сделать. Сегодня к вечеру получите конкретное задание, — сказал нам Грибан и велел заниматься своими делами, по быть начеку.
А дело у нас одно — наблюдать за дорогой. Вслед за Юркой, заступившим на очередное дежурство, вылезаю из пропахшего дымом, прокопченного блиндажа. Ложимся на крышки от ящиков,