когда Бестужеву было двадцать семь лет, Петр назначил его русским послом в Копенгагене. Через пять лет после смерти Петра его сместили и перевели на незначительный пост в Гамбурге, на котором он оставался в течение пятнадцати лет. Когда Елизавета пришла на смену двум немецким правительницам: императрице и регентше, она решила возобновить международную политику отца. Чтобы осуществить задуманное, она призвала Бестужева, протеже ее отца, проживавшего на задворках Гамбурга, и поставила его во главе министерства иностранных дел, сделав вице-канцлером.

Это был мужчина с тонкими губами, большим носом, острым подбородком и широким лбом. Бестужев считался гурманом, химиком-любителем и ипохондриком. Он отличался скрытностью, раздражительностью и жесткостью характера, а также страдал частыми перепадами настроения. Он был опытным интриганом, и, вернув себе высокое положение, он так умело и незаметно прибрал к рукам власть, что окружение по большей части боялось, а не любило его. Он был безжалостен к врагам, но вместе с тем предан своей стране и Елизавете. Прежде чем София стала императрицей Екатериной, он был сначала ее противником, а затем подружился с ней, и она поняла, насколько сложным и противоречивым характером обладал этот человек. Грубый, упрямый, даже деспотичный, он в то же время являлся великолепным психологом и знатоком человеческих душ, фанатично преданным своей работе, страстным патриотом и верным слугой государыни.

В правление Елизаветы он считался только с ее мнением. Возможно, Елизавете не нравится ее вице-канцлер как мужчина, однако она доверяла ему как своему главному советнику и отвергала любые попытки посла Фридриха и его агентов подорвать ее веру в него. В большинстве случаев она предоставляла ему полную свободу действий, однако по некоторым вопросам принимала самостоятельные решения. К примеру, она не посоветовалась с ним, когда привезла в Россию своего племянника и сделала его своим наследником. Она также не стала слушать Бестужева, выбрав в невесты Петру Софию. Оба эти раза Елизавета действовала импульсивно, руководствуясь интуицией и проявляя личную инициативу. Однако случались долгие периоды, когда Елизавета предпочитала оставаться всего лишь красивой женщиной, окруженной блестящим двором и желавшей лишь одного – чтобы ее постоянно развлекали. Когда ее охватывало подобное настроение, Бестужеву приходилось ждать неделями, даже месяцами, чтобы иметь возможность подписать важные документы. «Если бы императрица уделяла государственным делам хотя бы одну сотую того времени, что уделяет им Мария Терезия, я был бы счастливейшим человеком на земле», – сказал однажды Бестужев австрийскому послу.

Инструкции, которые Фридрих дал Иоганне в Берлине, говорили о том, что она должна была помочь ему избавиться от вице-канцлера. Но заговорщики плохо знали своего врага. Они считали его человеком среднего ума, подверженным различным порокам – игроком, пьяницей и неумелым интриганом. По их соображениям, достаточно было правильно рассчитать время и приложить немного усилий, чтобы лишить его власти. Они и представить себе не могли, что Бестужеву было известно об их тайных встречах, и он оказался достаточно проницательным и узнал все об их планах. Бестужев всегда был начеку, и именно он первым нанес удар.

Меры предосторожности, принятые Бестужевым, оказались просты: он перехватил письма заговорщиков, расшифровал их, прочитал, а затем сделал копии. Работу по дешифровке произвел немецкий специалист из министерства иностранных дел. Сделав копии после дешифровки, он снова запечатал письма так, что не осталось никаких следов вмешательства. Таким образом, между Москвой и Европой осуществлялась бурная переписка, и никто – ни отправители, ни получатель – не имели ни малейшего подозрения, что Бестужев читал их.

У Бестужева не было оснований бояться тех сведений, которые он почерпнул из этих писем о своей собственной персоне; в основном в них содержались язвительные высказывания Шетарди в адрес императрицы. Маркиз сообщал своему правительству, что Елизавета ленива, экстравагантна, аморальна, меняла одежду по четыре-пять раз за день, ставила подпись под документами, которые даже не читала, и была: «фривольна, праздна, быстро набирала вес» и «уже не обладала достаточной энергией, дабы управлять страной». Эти письма, написанные в пренебрежительном высокомерном тоне и имевшие своей целью позабавить Людовика XV и его министров в Версале, могли вызвать ярость и у куда менее чувствительной и вспыльчивой государыни, чем дочь Петра Великого.

Помимо личных оскорблений, письма Шетарди также проливали свет на политический заговор по низложению Бестужева, а также его проавстрийскую политику. Кроме того, из них стало известно об участии в готовящемся заговоре принцессы Ангальт-Цербстской. Ссылаясь на то, что Иоганна поддерживала его точку зрения, а также упоминая о ее переписке с королем Фридрихом, маркиз явно давал понять – принцесса являлась прусским агентом.

Однако Бестужев не стал спешить, он предоставил врагам достаточно времени, чтобы те выдали себя сами. Лишь после того, как он собрал более пятидесяти подобных писем, большая часть которых принадлежала перу маркиза Шетарди, он отнес их императрице. 1 июня 1744 года Елизавета взяла Петра, Софию и Иоганну вместе собой в Троицкий монастырь. Предполагая, что в этом уединенном, святом месте у императрицы будет больше времени для чтения, Бестужев представил ей на рассмотрение свою коллекцию писем. Помимо попытки свергнуть ее вице-канцлера Елизавета также узнала, что мать Софии, пользовавшаяся ее щедротами, плела заговор против России в интересах зарубежных государств.

3 июня, когда София, Петр и Иоганна закончили обедать, императрица удалилась в свои покои вместе с Лестоком и приказала Иоганне следовать за ней. Оставшись наедине, София и Петр уселись на подоконник и завели оживленную беседу. София смеялась над шуткой Петра, когда внезапно раскрылась дверь и появился Лесток.

«Этому шумному веселью теперь конец, – скомандовал он и, повернувшись к Софии, добавил: – Вам остается только уложить вещи, вы тотчас отправитесь, чтобы вернуться к себе домой». Молодые люди замерли, потрясенные его словами. «Что все это значит?» – спросил Петр. «Скоро узнаете», – мрачно ответил Лесток и удалился.

Ни Петр, ни София и представить себе не могли, что произошло, им казалось немыслимым, что придворный, пускай и высокопоставленный, может разговаривать с наследником и его будущей женой в подобном тоне. Пытаясь найти объяснение, Петр сказал: «Если ваша мать и виновата, то вы не виновны». «Долг мой – следовать за матерью и делать то, что она прикажет», – ответила перепуганная София. Чувствуя, что ее в скором времени отправят назад в Цербст, она посмотрела на Петра, пытаясь понять, как он отреагирует, если это случится на самом деле. Годы спустя она писала: «Я увидела ясно, что он покинул бы меня без сожаления».

Они все еще сидели в полном замешательстве, дрожа от страха, когда появилась императрица. Ее голубые глаза сверкали, лицо было красным от гнева, за ней следовала заплаканная Иоганна. Когда императрица встала перед ними под низким потолком монастыря, подростки спрыгнули с окна и почтительно преклонили головы. Этот