июня он сообщает своему издателю Антону Киппенбергу в Лейпциг, что ему «сегодня и вчера слегка нездоровится». Немного першит в горле. «Лечение идет активно и напрягает вегетативно, у меня не осталось никаких сил», таков его итог трех недель в Бад-Риппольдзау. «Я слишком устал, чтобы писать», – говорит он и пишет в тот же день еще одиннадцать писем. И дальше ничего не меняется: слишком устал, чтобы бодрствовать, слишком мало сил, чтобы предпринимать творческие усилия, слишком сильный насморк, чтобы дышать. Бедняжка.

В Америке в июне выходит книга «Don’ts for Husbands» Бланш Эббатт. Ее главный совет: «Перестаньте постоянно беспокоиться по поводу своего здоровья. Если вы действительно больны, обратитесь к врачу, вместо того чтобы сводить с ума жену своими бесконечными версиями, чем же вы заболели».

В 1913 году единственная пятница, тринадцатое, выпала на 13 июня. Арнольд Шёнберг, известный паникер, за несколько месяцев начал бояться этого дня. И что же случилось? Ничего.

В конце года истекают авторские права на Рихарда Вагнера, исполняется тридцать лет со дня его смерти. Козима Вагнер, вдова, опасается финансовых потерь. И ей в голову приходит дурацкая мысль – сократить содержание их дочери Изольды Вагнер, родившейся в 1865 году. Изольда хотя и родилась еще в то время, когда Козима была замужем за Гансом фон Бюловым, но ее отцом был, несомненно, Рихард Вагнер. В июне она получила письмо от матери, адресованное «госпоже Изольде Байдлер, урожденной ф. Бюлов». И ей не помогло, что на партитуре «Золота Рейна» написано: «закончено в день рождения моей дочери Изольды». В сообщении о смерти Рихарда Вагнера были указаны его дети: Изольда, Ева, Зигфрид. Но и это не помогает, когда твой оппонент в суде – почетная гражданка города Байройта. Козима говорит, что ничего не помнит. Весной 1913 года Изольде пришлось подать на мать иск о наследстве в байройтский земельный суд. Но мать, как ни старалась, не смогла вспомнить дочь, зато она хорошо знала судью – и победила. Изольде пришлось оплатить судебные расходы, потому что она не смогла убедительно доказать, что является дочерью Рихарда Вагнера. В свое время ее записали ребенком Ганса и Козимы фон Бюлов, а Рихард Вагнер фигурировал в документах только как ее крестный отец. Изольде, внебрачному ребенку, не очень повезло и с мужем, композитором Францем Бейдлером: у того за время их брака родилось трое детей от двух любовниц.

Двадцатого июня в Берлине состоялась премьера фильма «Право на счастье». Он был снят весной на студии «Vitascope» на Линденштрассе, 32–34. Пленка имела длину 695 метров, но основной посыл фильма состоял в том, что счастье обычно длится недолго.

Марсель Пруст не теряет времени даром. Он занимается всеми аспектами своей книги, которая, наверное, когда-нибудь выйдет под названием «В поисках утраченного времени»: форматом, типом бумаги, размером шрифта, полосой набора, ценой. Продолжает мучить издателя и наборщика своими пометками на гранках, которые больше похожи не на пометки, а на новую книгу. Он предусмотрительно пишет в издательство: «Я предлагаю добавить по странице на каждую страницу, потому что при редактуре гранок, особенно в начале, я вношу некоторые изменения и объем текста может слегка увеличиться». Слегка увеличиться! В итоге он увеличит объем книги примерно вдвое. Когда поступают свежие гранки, он начинает зачеркивать, исправлять, приклеивать бумажки с новыми фразами и формулировками. В июне Пруст получает последнюю из девяносто пяти гранок первого тома. В мае он отправил первые сорок пять отредактированных гранок. Пруст подозревает, что не укладывается в цену, изначально согласованную с издателем Грассе (ну конечно же, Пруст фактически сам оплачивает издание книги), и спрашивает издателя, на сколько дорожает книга с каждой новой страницей. Еще Пруст пишет друзьям и издателю, что пока колеблется между девятью вариантами названия. От названия «Les intermittences du coeur» пришлось отказаться, пишет он, хотя «Сердечная аритмия» была бы неплохим вариантом. Теперь он рассматривает такие варианты, как «Les colombes poignardées», то есть «Кровавогрудые голуби», или «L’adoration perpetuelle», «Вечное восхищение». К сомнениям относительно названия добавляются другие проблемы: в хаосе записок и набросков перед Прустом оказываются две стопки, ожидающие редактуры: одна с гранками, а вторая с корректурными оттисками. Одновременно с этим он отправляет копии корректуры друзьям, те возвращают их со своими замечаниями, а Пруст по ошибке вносит эти поправки в первые гранки. Полный хаос. Уже никто ничего не понимает. И уже никто не верит, что Пруст когда-то закончит этот роман.

По случаю двадцатипятилетия правления германского императора Вильгельма II газета «The New York Times» 15 июня объявляет его «главным миротворцем в мире».

Польщенный император на следующее утро, в понедельник 16 июня, выпустил «Указ о помиловании», относящийся «ко всем преступлениям, совершенным из нужды, по легкомыслию, несознательности или в результате подстрекательства». Какая красивая, теплая, заботливая формулировка, не правда ли? Может быть, германский император и вправду бог?

Пьер Боннар, великий французский художник, часто навещает еще более великого французского художника, причем ему не приходится далеко ходить. Весной Боннар поселился в сельском доме под Верноном, с видом на речную долину – а отсюда рукой подать до легендарного Живерни, где живет Моне, превративший свой сад в gesamtkunstwerk. За клумбами и прудами с кувшинками ухаживают шесть садовников, а Моне после завтрака выходит из дома и пишет, пишет до заката, а потом вскоре укладывается спать: «Ведь чем же мне заниматься, если солнце ушло?» – растерянно спрашивает он.

В Берлине тепло, жара до позднего вечера держится на новых улицах в Пренцлауэр-Берг, деревья на улицах пока что не выше людей, перед угловыми барами на тротуарах стоят столики, слышен звон бокалов и смех, неутомимый дрозд поет восходящей луне свою сладкую песню. Фелиция Бауэр сидит в своей комнате на Иммануэлькирхштрассе и мечтает о совместной жизни, или хотя бы о совместной ночи, с ее далеким женихом Францем Кафкой. Она решается написать ему об этом. Но он иначе представляет себе свои ночи (и свою жизнь): «Для писательства, – пишет он, – мне нужна полная отрешенность, как мертвецу. Писательство в этом смысле просто более глубокий сон, то есть смерть, и как мертвеца не станут да и бесполезно тягать из могилы, точно так же и меня не оторвать от письменного стола ночью»[13].

Эрнст Людвиг Кирхнер? Кандинский? Пикассо? Дюшан? «Я нахожу экспрессионистов просто бездарными, – пишет художник Макс Либерман 26 июня 1913 года, – так же как и кубистов, и футуристов, я думаю, что эта дурацкая мода скоро перестанет приносить прибыль, хотя мне это безразлично. Пусть делают что хотят, и я буду