Пол Маккалеб.

Наш безумец изливает накопленное на тех, кто сделал его таким. Но это – не возмездие. Скорее результат научения.

Что я мог вынести из своего детства? Отец регулярно насиловал мою сестру, ставшую в итоге шлюхой. Избивал мать за то, что та не могла слезть с викодина, кокса и амфетамина. Просто он не мог принять такие зависимости. Он ведь тоже был наркоманом. Только отдушиной для него являлось насилие. И, вроде, мы прекрасно дополняли друг друга. Уродливость двух питала агрессию третьего, благодаря чему учился четвёртый. Самодостаточная замкнутая система, которую обычно называют семьёй. Но даже такие связи не выдержали напора противоестественности самой концепции брака. Людей может объединять что угодно. Деньги, секс, контракт, но всё подходит к концу. Всё разбивается о невозможность.

Иногда мне кажется, что я вырос не в той семье.

Ещё тогда где-то внутри щелкнул запорный механизм. Никто не войдёт, а если и войдёт – никогда не покинет. Со временем остался лишь первый вариант. Самый надёжный. Потому что человек, способный пробраться в самую глубь твоего существа, при выходе обязательно обо что-нибудь запнётся. Например, о сердце. Один раз, второй, третий. Как итог – растоптанное нутро.

Безумие заразно.

«Способность человека влиять на ход событий – миф, выдумка, вопиющее заблуждение. Очередной способ прикрыть снедающее бессилие. Каждый шаг определяется не желанием, не инстинктом, но его прошлым. Поцелуем, знакомством, статьёй в газете или трагедией. Мы говорим своим клиентам: „Сценарий – важнейший этап в моделировании последующей жизни“. И они понимают это буквально. Будто оставшиеся годы просчитаны и сконструированы по их собственному проекту. Но механизм работает по-другому: вы лишаетесь всех воспоминаний о людях, некогда окружавших вас. То направление, которое задавал вектор чьей-то воли, исчезнет. Навсегда. Разработанный вами сценарий, прошедший проверку опытными редакторами, строит новое мироощущение. Изменяется восприятие в соответствии с „прописанным опытом“. И уже на основе выдуманного прошлого, вы шагаете вперёд. Наши клиенты – мечтатели, рискнувшие пропустить через себя несколько электрических импульсов, изменивших их жизнь коренным образом. Несостоявшиеся самоубийцы. Из разряда „мясо“ они переходят в разряд „персонажи“. Причём такие, которые придумали сами себя, собрали по частям и направили в желаемое русло. А дальше – та же дорога, по которой катит каждый из нас, не имея возможности повернуть рулевое колесо. И всё потому, что какая-то случайность в комбинации с невозможностью управления толкает людей к пропасти. Последнему якобы собственному решению».

Пол Маккалеб.

А порой, когда я засаживаю какой-нибудь потаскухе в исповедальне, любезно предоставленной добрым пастором, я обретаю покой. Всё кажется… нормальным. Как будто так и должно быть.

Будто я занимался этим всю жизнь.

В смысле, всё, чего мне хочется в такие моменты – новой порции страданий. Чтобы стряслось что-то такое, от чего мне станет больно. Не по себе. Латентный мазохист. Скучающий страдалец.

Безумец, которому не хватает тех минут, когда он был востребован, как объект насмешек и унижений. Как их постоянный зритель.

20

Поняла ли Каталина, что я воспользовался ею, как щитом, отправив искать тетрадь, которая теперь не так уж и важна? Дэл не знает, где его сестра. Единственное, что ему известно – она со мной. По крайней мере, была.

Наверное, Дэлмер ждал, пока мы уедем, чтобы войти и расправиться ещё с несколькими составляющими моей жизни. В доме оставались лишь Дороти и Аманда. Люди, потеряв которых, видимо, ничего не изменится. Я не знаю, сколько должно погибнуть человек, чтобы внутри меня что-то щёлкнуло. Убийство – не то, чем можно воздействовать на кого-либо. Этим можно только напугать. Того, кто сам боится смерти. Кто считает себя нужным, незавершенным.

Словно сон. Я пробиваюсь сквозь стену дождя, надеясь попасть в помещение. В окнах ничего не происходит и они не разбиты. Теория Уилсона и Келлинга по-прежнему актуальна. Ведь стёкла, оставшиеся в целости, не гарантируют полной безопасности. Не дают ощущения сохранности. По большей части, "теория разбитых окон" – лишь намёк, предупреждение – скоро всё пойдет не так. Но даже тогда, когда я знаю, что внутри происходит нечто ужасное, стёкла остаются неповрежденными.

Дежа вю. Дверная ручка скрипит так же, как и в том сне. Не заперто.

Кажется, будто "сейчас" – это то, к чему меня подводили. Намекали, что всё случится так, не иначе. Все эти видения, стечение обстоятельств. Я иду туда, где, скорее всего, меня ждёт удар ножом или пуля, или ещё какая-нибудь достойная смерть.

Под аккомпанемент скрипящего пола, я не спеша побрёл в сторону кухни. Свет везде погашен. В доме настолько тихо, что я слышу голос ведущего полуночных новостей, доносящийся из соседнего жилья. Старая миссис Боумен. Глуховатая подруга моей "мамы", с которой они постоянно обсуждают шоу Опры Уинфри. Шоу, снятое с эфира. Эти одинокие люди… они все живут тем, чего больше нет. Погибшие родственники на снимках или телевизионная передача, молодость или здравомыслие. Необратимые явления и вещи, без которых приходится тяжело. Проблема заключается в том, что никто не хочет покидать насиженные места. Тёплые и уютные. Реальность, какой бы она ни была по мнению Дороти Бальмонт, уступила место кошмару.

Просто карма – не самый меткий стрелок.

И она промахивается.

"Мама" – прямое тому доказательство.

У меня кружится голова, горло болит сильнее прежнего. Тошнота, озноб.

И свист рассекаемого битой воздуха.

"Тот же люк. И он открыт. На меня падает красный свет, частицы розового пепла ложатся на промокшую одежду и продолжают сиять. Всего несколько ступеней. Я не знаю, зачем мне это. Что я там увижу? Но ощущения подсказывают, что мне необходимо попасть на крышу. Нужно понять. Дойти до конца, просто чтобы не сожалеть.

Весь мой путь – отец, насиловавший Каталину у меня на глазах. Тринадцать самоубийц, никогда не приходившихся мне родственниками, но являвшимися таковыми по контракту. Элтон Доршат. Человек, подтолкнувший меня к тому, что я имею сейчас. Непрекращающийся ни на секунду тяжёлый дождь, что пробивает текстильные доспехи. Пустые стены.

Ровно пять шагов.

Раз. И тебе кажется, что всё это происходит не с тобой. Жизнь – не то, чем обладаешь именно ты. Обыкновенная случайность.

Два. Весь твой организм начинает бунтовать. Возмущение, яростный протест, непонимание. Почему всё это случается со мной?

Три. Я хочу жить. Я делаю всё возможное, чтобы хоть немного разукрасить блеклое влачение. Ещё немного.

Четыре. Всё утонет в потоке необратимости, аллее торнадо или урагане, который будет бить меня о скалы, утягивая многониже. Поздно.

Пять. Всё так и должно быть, ничего не меняется не потому, что я не хочу этого, а потому, что это – закон. Бессилие. Смирение.