– Там, с богами-то, хорошо, – вполголоса посетовал он. – А кто здесь пахать будет?

Маленькие домики, очень похожие на настоящие, – вместилище праха – занимали целую поляну в священной роще. Туда Юний с Тархом не пошли – старейшина не собирался показывать чужаку святые места. Встали рядом, на крутом обрывистом берегу. Смотрели, как люди – мужики и бабы, молодые парни и девушки – с песнями тащат из лесу валежник и увесистые коряволапые сушины. Крада – погребальный костер – должна была гореть ярко, бурно, ведь погибших было много. Всех их аккуратно, на челнах, перевезли с луга, вымыли, обрядили в лучшие одежды (у кого были), рядом с каждым покойником положили оружие, украшения, узелок с едою – до того света, говорят, путь неблизкий, так чтоб не голодали. Ждали ночи, вернее, не ждали, а деятельно к ней готовились. Вокруг звучали протяжные песни, ничуть не грустные, а среди невеликой группки молодежи Юний, к удивлению своему, вдруг услыхал смех. Впрочем, чему было удивляться? Ведь все знали, расставание с погибшим сыном, мужем, братом, дочерью всего лишь временное. Наступит день, и они все встретятся в другом мире, чтобы потом возродиться в своих внуках и правнуках. Все всегда было и всегда будет. За осенью и зимой всегда следует весна и лето, все, что когда-то было, явится снова. Так чего же грустить? Все павшие – погибли достойно и с радостью предстанут перед богами – Велесом, Мокошью, Родом…

Войдешь в Моренины ворота – не воротишься,

Уйдешь по Велесову пути – не оглянешься;

Мать сыра земля по тебе восплачется,

Буйны ветрушки разрыдаются…[1]

– протяжно пели девушки.

Радостно было кругом, а если кто и грустил, то того не показывал. Что грустить? Ведь все опять вернется.

Вдруг песни затихли. Все остановили работу и вдруг принялись низко кланяться. Рысь с любопытством всмотрелся и увидел в отдалении, у леса, шедшую по тропе высокую девушку в длинном белом одеянии. Светлые волосы ее, распущенные, шевелил ветер, в руках виднелся венок из ромашек, на губах застыла улыбка – светлая и какая-то благостная.

– Невда, – шепотом пояснил Тарх. – Та самая, о которой говорил Брячислав.

Ах вот оно что. Рысь покачал головой. Однако девчонка не выглядит грустной. Да, похоже, она просто счастлива! Ну, еще бы… Быть принесенной в жертву. Не каждый достоин! А ей вот повезло. И с любимым скоро встретится – считай, и расставания-то никакого не было – и за род-племя замолвит словечко. Заступница, берегиня…

– Ты уж не забудь нас, Невдушка.

– Ну, что вы, люди добрые. Как можно? За-ра-ди того и иду…

– Счастья вам там, с Витеньком.

– Спаси вас боги.

Юний вдруг почувствовал, как нехорошо засосало под ложечкой. Сжалось сердце – вот еще чуть-чуть, еще немного, и эту юную красавицу сожгут вот на этой самой краде! И она тому очень даже рада. Счастлива! А ведь могла бы… Выйти замуж, осчастливив какого-нибудь хорошего парня, нарожать детей, да мало ли… И вот, такая судьба. Страшная… Хотя, нет. Для нее – никакая не страшная. Особенная. Счастливая. И очень, очень ответственная.

Незаметно пришел вечер, светлый и тихий, в белесом небе повисла серебряная луна, высветились серебристо-белые звезды. На устроенную на вершине холма краду положили погибших: мужчин, женщин, детей. Их было много, особенно мужчин, но если б не своевременное вмешательство римлян, могло бы оказаться и больше. Застывшие лица мертвых казались торжественно-радостными, такими же, как и у их живых соплеменников, собравшихся у подножия холма и постепенно, по одному, поднимавшихся на его вершину.

Юния и сопровождавших его воинов к самой краде не допустили, отвели место в стороне, у рощицы, но и оттуда все было хорошо видно – ночи стояли светлые.

– Господин легат, почему все кланялись той девчонке в белом? – нарушая субординацию, спросил один из охранников, высокий светловолосый парень. Кажется, его звали Марий, как и знаменитого в давние времена реформатора. Остальные стражи тоже навострили уши, видно, и их заинтересовал этот вопрос.

– Почему кланялись? – наблюдая за последними приготовлениями к похоронам, задумчиво переспросил Рысь. – Ее сегодня сожгут вот на этом костре вместе с погибшим женихом! Отправят к богам вестницей и заступницей.

Марий вздрогнул:

– Неужто так и будет? Ты не шутишь, командир?

Юний грустно усмехнулся:

– Отнюдь.

– Так, может, стоит попытаться ее освободить?! Налететь, схватить, увести к реке, во-он, там челны – не догонят. Птицей пролетим до самой Нордики! А, командир? Ты же всегда говорил – всем, сколько можешь, помогай!

– Что, понравилась девочка? – Легат покачал головой.

– Ну да… Вообще-то, она красивая, и, думаю…

– А ты не думай о том, чего не знаешь, Марий, – жестко прервал воина Рысь. – Отнять эту девушку у огня – значит нанести ей страшное оскорбление. Она – посланница к богам и тем гордится – посмотри на ее лицо. Это и вправду великая честь, ты же предлагаешь совершить невесть что.

– Да, – нахмурившись, неохотно согласился воин. – Это я не подумал…

– А ты всегда думай, прежде чем говорить.

Рысь отвернулся. Честно говоря, он и сам подумывал об освобождении девушки. Правда, почти сразу же отказался от этой затеи, оскорбительной не только для жертвы, но и для всех людей племени Птицы. Может быть, и в самом деле добровольная смерть для девчонки – лучшая участь? Кто знает волю богов? Все было и все будет снова. Обязательно будет. Возродится и эта девушка, и ее погибший жених. Все так. Только вот… старик Гераклит утверждал наоборот – в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Tempora mutantur et nos mutamur in illis – времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.

С холма доносился густой речитатив – собравшиеся о чем-то просили богов и перечисляли все доблести погибших. Завели песню, протяжную, длинную, в ней пелось о севе и жатве, о дожде и зное, об урожае, и воле богов. Юний услышал знакомые имена – Макошь, Световит, Сварожичи… Это все были общие почти для всех сло-вен боги, но вот именно для этого рода была еще Птица, изображение которой – то ли конь, то ли утка – краснело вышивкой на белом покрывале, которое жрец Брячислав ласково накинул на плечи поднявшейся на вершину крады Невде. Рядом с девушкой, в вышитой рубахе, лежал ее мертвый жених Световит, Витень, такой же красивый, как и при жизни. Остальных убитых равномерно расположили по всей краде, но Витень все ж таки оказался в центре. За что такой почет? Ах да, он, кажется, сын Ведогаста, старейшины… Или просто умелый охотник и воин? А может быть, это все из-за девушки, невесты смерти?

На краю неба вдруг показалась черная туча. Старейшина Тарх с тревогой посмотрел на нее – успеть бы закончить покос. Рысь увидел, как он подозвал к себе нескольких молодых парней, в том числе и Зарко, что-то спросил, нахмурился, послал ребят куда-то. Юний усмехнулся – куда, гадать не надо. Ясно – на луг, копнить сено. Тризна тризной, война войною, однако сено на дожде гноить – негоже. Мудрый человек староста.