Она может посмотреть на накрытый к приходу гостей стол и высчитать количество приборов. Если каждая вилка весит по пол-унции, сколько фунтов серебра лежит на столе? Она пытается научить и Мэй: вот восемь ложек. Если разложить восемь ложек по четырем местам для гостей, сколько ложек будет у каждого гостя? Мэй смотрит на разложенные приборы и недоумевает, с чего бы кому-то за ужином понадобились две ложки. Мисс Джонсон не одобряет телесных наказаний для девочек, поэтому Мэй половину утренней перемены проводит в углу, лицом к стене, заложив руки за голову, пока мисс Джонсон, сидя у себя за столом, проверяет работы. Остальные девочки приберегают для Мэй печенья и первой пускают прыгать через скакалку. Сидел король на лавочке, считал свои булавочки. Алли запутывается ногами в скакалке еще до того, как начинают считать.

* * *

За окном еще темно. Алли отодвигает занавеску. Горят фонари, на дороге ни души. Ветер гнет оголившиеся деревья. Алли переворачивает подушку, снова ложится. Вчера ее отправили спать в одно время с Мэй – за то, что плакала. Ей исполняется десять, да еще и в субботу, когда после обеда уже выходной. После школы мама отведет ее в клуб Общества благоденствия, где она раздаст детям воскресные книжки[8], а потом к ним на чай придет бабушка. Тетя Мэри прислала ей подарки, и если Алли и Мэй будут себя хорошо вести – хорошо, с точки зрения бабушки, – то им разрешат остаться на первую часть ужина с Обри и РДС. Но если бабушка сделает им даже самое малюсенькое замечание, их отправят спать сразу после бабушкиного ухода, а испеченный ко дню рождения Алли пирог с розовой сахарной глазурью отдадут детям, которые умеют быть благодарными за ниспосланные им радости. Мама надеется, что ей не будет за них стыдно.

Папа поет «Какой замечательный праздник», когда приходит их будить, вместо песни про новый день. Дженни ставит возле ее чашки вазу с оранжерейным цветком и сорванными в саду веточками папоротника, и еще есть письмо, которое каждый раз ей пишет ко дню рождения мама.

– Прочти не торопясь, – говорит мама. – И завтра мы с тобой поговорим.

В прошлогоднем письме было сказано, что Алли – нервная, эмоциональная и легко поддается искушениям и что ей всегда надлежит следовать голосу разума и не позволять чувствам брать над собой верх. Мама ей поможет, Алли будет рано вставать, есть простую пищу и делать много физических упражнений. Алли смотрит на пухлое письмо в гладком конверте. Она надеется, что мама написала его до того, как вчера ее отругала.

* * *

Алли и Мэй ведут себя плохо.

Как только Алли с мамой возвращаются из клуба – Алли даже пальто не успела снять, – как Дженни зовет вниз Мэй и отправляет их с Алли играть в саду, пока не пора будет умываться и переодеваться к чаю. Дженни хочет, чтобы все, что она вычистила, так и осталось чистым до самого прихода бабушки.

– Я наведу порядок у себя на столе, – говорит мама Дженни. – И нужно завесить картину на мольберте у мистера Моберли.

Алли кажется, что у мамы на столе всегда порядок, уж точно лучше, чем на столе в детской, за которым Алли и Мэй учат уроки и где Мэй сегодня утром пришлось убираться. Папа рисует картину маслом про святую даму – она связана, и под одеждой у нее все болит. Алли и самой не хочется на нее смотреть, хоть папа и говорит, что самое интересное в том, что на картине не видно главного, того, что происходит. Это картина о том, чего нельзя разглядеть, но мама, скорее всего, права, и бабушка все отлично разглядит.

Дождь идет с тех самых пор, как рассвело. Трава чавкает под ногами, а галоши есть только у Алли.

– Может, вернемся и попросим мои? – Мэй стоит на гравиевой дорожке, тычет ботинком хлюпающую траву.

Алли взглядывает на парадную дверь, на их с Мэй мокрые следы на выложенных красной плиткой ступенях.

– Они, наверное, рассердятся. И потом, к чаю мы ведь все равно переобуемся. Просто постарайся не ходить по траве.

Она оглядывается. Только у рододендронов еще есть листья, где капли дождя собираются будто ртуть, которую ей показывал папа, когда разбился термометр. Ветер исхлестал кирпичные стены косыми темными струями дождя, с оранжереи свисает усеянный мелкими брызгами клематис. Возле бука прыгает сорока. Мама говорит, что это все глупые суеверия, но Алли все равно выискивает взглядом еще одну сороку, чтобы вышло к радости[9]. Может быть, эту сороку надо просто запомнить и посчитать ее потом, когда попадется другая сорока, – как числа в арифметике, которые можно держать в уме. У нее в уме будут сороки.

Мэй тянет ее за руку, к которой липнет сырая перчатка.

– Пойдем лис поищем. И там будет посуше.

Мэй раньше боялась лис. Ей часто снилось, что в саду живут лисы, которые по ночам пробираются в дом и, пока все спят, стучат когтями по половицам и щелкают острыми зубами. Лисы Мэй прятались под кроватью, чтобы наброситься на нее, стоит ей пошевелиться или заговорить. Обри узнал об этом, когда читал им басни Эзопа и сидевшая у него на коленях Мэй застыла от ужаса при упоминании лисицы, поэтому на следующий день он рассказал им о семействе лис, которые и вправду живут под рододендронами. Мистер Лис выходил из дома по ночам, но не затем, чтобы забираться в чужие дома, а чтобы добывать еду для миссис Лисицы и маленьких лисят. Лисиное семейство жило здесь еще до того, как построили дома, еще когда здесь был лес, где водилось полным- полно всякой живности. Но теперь ему приходится ходить далеко-далеко, до самых городских окраин, а миссис Лисице тем временем нелегко приходится с четырьмя лисятами, которые совсем не умеют тихонько играть в норе, а вечно выскакивают на лужайку, чтобы резвиться под луной. Лисы думали перебраться в горы – да, в те самые горы, по которым папа с Обри гуляли прошлым летом, – там чище воздух и у лисят будет больше простора для игр, а мистеру Лису не придется каждый день так далеко ходить. После этого лисы перестали приходить по ночам к Мэй, а летом она соорудила под кустами шалаш для лисят, чтобы им было где играть, но теперь уже давно про них не вспоминала. Рододендроны разрослись, и Алли, пробираясь под свисающими ветвями, оцарапала щеку и испачкала рукава о мокрую кору. Даже Мэй приходится нагнуться, зато трава здесь только чуть-чуть пружинит от сырости, а дождь почти не просачивается сквозь листву. Алли пробует выпрямиться, и за шиворот льется струйка воды.

– Это пещера, – говорит Мэй, – а мы – беглецы и скрываемся в лесу. Нужно сидеть очень тихо, пока мимо ходят враги.

– Они ищут нас уже несколько недель, – говорит Алли. – Но тут мы в безопасности. Мы пролезли в расщелину в скале. Пока они не уйдут, огня разжигать нельзя, но мы набрали орехов и ягод, а на рассвете, пока они не проснулись, поймали рыбу, которую мы приготовим потом. Если понадобится, мы можем просидеть тут хоть несколько дней, чтобы набраться сил для предстоящей дороги.