— И вы решили таким образом их наказать.

— Именно так.

— Вы потеряли из-за этого много солдат?

— Да.

— И друзей? Простите, но то, чем вы занимаетесь, кажется мне очень личным делом… должно быть, у вас был кто-то…

— Был. Мой лучший друг. — Эллиот стиснул подлокотники так, что побелели суставы.

— Генри, — тихо произнесла Дебора. — Мне так жаль.

Эллиот коротко кивнул.

— Мне действительно очень жаль, — повторила она. — Я не хотела вас расстраивать. Не надо больше ничего говорить.

— Но я хочу, — сказал Эллиот, удивляя и ее, и себя. — Я хочу рассказать вам. — Он снова сглотнул и прочистил горло. — Как я уже говорил, мы с Генри вместе завербовались в армию и вдвоем поднимались по карьерной лестнице, хотя ему недоставало дисциплины, чтобы надолго задерживаться в новом звании. Он дослужился до капитана, но его хватило лишь на полгода. Он был первоклассным солдатом. Мы всегда поддерживали отношения. Когда мне требовалась лишняя пара рук, я всегда обращался к Генри. Он быстро пускал в ход кулаки, но умел держать язык за зубами в других вещах… важных для моей параллельной деятельности.

Он замолчал. Дебора напряженно смотрела на него через стол. Шокирует ли ее, если он признается? Вряд ли. Скорее приведет в восторг, как было с Павлином. И он решился.

— Дело в том, что я был не просто бойцом. Тому, что Павлин столь искусен, есть свои причины. — Он усмехнулся. — По иронии судьбы, научившись красть чужие секреты, я использую эти навыки, чтобы похищать дорогие вещи. Впрочем, спешу добавить, большая часть из них также украдена у первоначальных владельцев.

Дебора с непередаваемым изумлением уставилась на него:

— Вы имеете в виду… вы говорите, что вы… крали секреты? По приказу британского правительства? Но почему? Что вас заставило… о боже, вы были шпионом?!

Он мог предугадать ее реакцию. Ее глаза вспыхнули от восторга. Эллиот засмеялся:

— Да, верно.

— Бог мой! Неудивительно, что вам скучна обычная жизнь. Вы должны рассказать мне… расскажите… не знаю… что-нибудь о вашей миссии… нет-нет, я не жду, что вы расскажете мне свои тайны. Боже, сколько же секретов вы наверняка знаете. — Дебора засмеялась. — Как бы ужаснулся Джейкоб и ему подобные, если б они знали правду. Вы совершенно правы, Эллиот, в этом действительно есть большая ирония. Вы можете рассказать мне о своей работе? Вы были мастером тайных миссий?

Опасность, даже опосредованная, явно вернула ее к жизни.

— Боюсь, все гораздо прозаичнее. Если я кем-то и был, то мастером терпения.

Он рассказал ей несколько выборочных историй, чтобы снова увидеть ее улыбку. Ему нравилось смотреть, как она улыбается. А как заразительно она смеялась! Он рассказал ей еще немного, не желая возвращаться к болезненной теме, но недооценил Дебору.

— Наверное, он был вам скорее братом, чем другом. Я имею в виду Генри, — внезапно произнесла она, прерывая его на середине истории. — Что с ним случилось?

— Он был ранен в Пиренеях во время осады Сан-Себастьяна. Пуля раздробила ему ногу выше колена, наверное, он бы ее лишился, но рана, к счастью, оказалась не смертельной. Однако его не смогли доставить в полевой госпиталь, не было ни телег, ни мулов.

— О боже! — Дебора в ужасе смотрела на него, прижимая к губам руку.

Костяшки его пальцев вновь побелели.

— Рана загноилась, и он больше недели лежал в агонии под палящим солнцем. В конце концов его все же сумели переправить, но через несколько дней он умер от лихорадки. Я был с ним до конца, хотя он почти меня не узнавал. Погибнуть из-за того, что не было мула. Какого-то мула! — Он ударил кулаком по креслу. — Но что об этом знают ублюдки из военного министерства со своими списками и бюджетами? Какая разница, ведь мужчина с одной ногой им бесполезен. Что они знают об агонии, о страданиях, которые испытал Генри и тысячи других солдат? Разве их заботят сейчас выжившие?

— Но вас заботят, — сказала Дебора, потрясенная его холодным гневом. — Настолько заботят, что вы похищаете для них ценности в качестве компенсации.

— Деньги идут на благотворительность, чтобы помочь тем, кто остался в живых.

Он дал волю чувствам, давно бурлящие в нем горечь и гнев требовали выхода.

— Кто-то должен помочь им, — яростно произнес Эллиот. — Они сражались за свою страну, а тем временем страна вполне научилась обходиться без них. И теперь, когда правительству больше не нужны их сердца и жизни на поле брани, оно решило, что незачем вознаграждать их, платить им зарплату и пенсию. И ведь страдают не только бойцы, есть еще дети и вдовы.

— Я не понимала этого, — запинаясь, выговорила Дебора.

— Мало кто понимает. Все видят в бывшем солдате нищего. Очередного нищего. Гордым воинам приходится просить милостыню! Только представьте, как это на них действует! Неудивительно, что многие не в силах вернуться в семью и посмотреть в лицо родным. Все считают их пьяницами, дезертирами и преступниками.

Шрам у него на лбу побелел, ярко выделяясь на загорелой коже. Еще один, вдоль линии волос, казалось, пульсировал. А сколько на нем иных, невидимых глазу шрамов? Собственные страдания показались Деборе ужасно банальными. Морщины вокруг его рта стали еще глубже. Глаза метали искры, излучая боль и горе. Они до дрожи потрясли Дебору. Ее беды выглядели совсем мелкими в сравнении с его.

— Я не знала, — просто сказала она. — И мне очень стыдно. — Правда оказалась настолько ужасна, что ее моральные принципы заметно потускнели. — Жаль, что мы взяли из того дома только одну картину.

Ее праведное негодование вызвало у него улыбку.

— Поверьте, за последние пару лет Павлин взял гораздо больше.

— Значит, Павлин ведет войну измором? Ради мести?

От ее проницательности ему стало не по себе. Он не привык думать о своих мотивах, обсуждать их.

— Что вы знаете о мести? — грубо спросил он.

Достаточно, чтобы ее узнать. Дебора заколебалась.

Ее удивило собственное желание довериться ему, но одна мысль сравнить причины приводила ее в ужас. Кроме того, в его тоне слышались угрожающие нотки, предупреждали двигаться помедленней. Эллиот явно считал, что и так сообщил слишком много. Она хорошо его понимала.

— Картина, что мы украли, — произнесла она, желая снять напряжение. — Вы узнали о ней, когда были шпионом?

— Вы себе не представляете, как часто высшее руководство занимается на войне грабежом и мародерством. Та картина стала платой за подкуп.

К облегчению Деборы, его мрачно сжатые губы немного расслабились. Она просила его рассказать подробнее, а когда он закончил, убедила поведать о других подкупах. Наконец его лицо расслабилось, а из взгляда ушла печаль. Вытянув ноги в облегающих панталонах, он сидел в ломаном кресле, которое она в свое время спасла из чулана Кинсейл-Мэнор. Она могла коснуться носком его гессенских сапог, если бы потянулась.