в ногах?

— Ну да, у нее болят ноги. Лодыжки опухают. И у нее страшные головные боли, потому что она напрягает зрение.

Кисси прищурилась:

— У нее так бывало. Но она принимала таблетки, и вскоре все проходило. У всех нас распухают лодыжки в этом возрасте. Взгляни сюда, — она подняла свою плиссированную юбку выше колена и помахала передо мной туфлей. — Когда-то у меня были тонкие стройные лодыжки.

— У тебя они такие до сих пор, дорогая! — крикнула в дверях Элли. — Убери их подальше, а то вызовешь столпотворение. — Она, посмеиваясь, вошла в комнату. — Она просто кокетка, твоя тетя! Нам надо за ней присматривать.

— Прапратетя, — пробормотала я, глядя на толстые предплечья Элли, обтянутые рукавами. Она стала убирать посуду. Я засунула в рот остатки лепешки, чтобы очистить тарелку. Потом минуту сидела молча, а мои челюсти работали как у коровы, потому что, во избежание запоров, пищу следует пережевывать очень тщательно.

Кисси восхищалась новым кольцом Элли.

— Оно прелестное, правда? — сказала Элли. — Алан подарил мне его в прошлый раз, когда я была в Лидсе. — Она опустила ресницы и наклонила голову набок, словно позировала для фотографии: задумчивая невеста.

Кисси театрально вздохнула:

— Он просил тебя выйти за него замуж?

— Да. Это было чудесно! Я и не догадывалась. Я была на кухне, а он крикнул: «Эй, принеси мне ящик с инструментами, ладно?» Я принесла его в гостиную, а он говорит: «Открой». — Элли порозовела. — И я сказала: «Сам открой», потому что, честно говоря, мне не так просто нагнуться, а он говорит: «Нет уж, давай, у меня для тебя сюрприз», так что я открыла, и вот что там было.

— Какая прелесть! — жизнерадостно сказала Кисси. — Это бриллиант?

— Да. А это белое золото, не серебро. Он сказал, что хотел немного другое. — Она вытянула руку и растопырила пальцы. — Мы еще не определили дату, он ждет, пока его матери сделают операцию на тазобедренном суставе.

— Как давно ты с ним знакома?

— Всего три месяца, я знаю, это сумасшествие, но мы общались по Интернету еще с Рождества.

Элли подмигнула мне.

— Я познакомилась с ним через Интернет — «Веб-сердца», так назывался сайт. Это совсем просто. Тебе следует попробовать, Кэтрин. Там все всех находят. Тебе стоит попробовать.

А тебе следует попробовать засунуть себе два пальца в глотку, подумала я.

— Меня не интересуют мальчики, — сказала я.

— У нее экзамены, — сказала Кисси, она подошла и похлопала Элли по руке. — Я рада за тебя, дорогая, а когда он разводится?

Я отправилась домой в ужасном настроении. Небо было все затянуто тучами, и начал капать дождь, когда я сошла с автобуса. Не знаю, почему я так разозлилась? Какое мне дело до этой толстухи Элли?

— Полл! Полл! — закричала я из прихожей.

Тишина. Должно быть, она у Собачника. Я потопала наверх, в ванную, и заперла дверь. Потом бросилась на колени, откинув крышку сиденья туалета так, что та стукнулась о бачок, и запихнула пальцы в рот. Волна облегчения поднялась вместе с лепешкой, гнев и напряжение вылились в унитаз. Меня рвало так, что заболела диафрагма, а после я положила голову на край унитаза.

— Попроси Дикки посидеть с Полл, если она будет возмущаться, что ее оставляют одну. Они могут смотреть телик, он так забавно все комментирует по ходу действия, — сказала мне Кисси.

Я обещала подумать, что я и сделала, хотя знала, что все равно ничего не выйдет. Проще звезду с неба достать, чем получить разрешение пойти одной в ночной клуб.

Еще один домашний сюрприз ждал меня, когда я решила спуститься вниз. Полл уже вернулась домой вместе с Собачником. Они тащили довольно большую картонную коробку, держа ее с двух сторон.

— Теперь осторожно, — сказал Собачник, — если не хотите повредить их.

— Она не тяжелая, но ужасно неудобная. Сюда. — Полл опустила свой край коробки на стол, потом увидела меня. — Пойди посмотри, что сделал Дикки.

Полл раскрыла коробку и вытащила двухфутового садового гнома.

— Боже! — сказала я.

— Я их обожаю. Посмотри на этого, он сидит. А у этого ежик на башмаке.

— Белка. Тут форма немного неровная. Если смогу сделать еще, попробую продавать их, — сказал Собачник, гладя гнома по голове, как будто это был новорожденный.

Я осторожно взяла одного в руки.

— А почему у него какие-то отметины всюду? Будто он оспой переболел.

Полл недовольно сморщилась:

— Ты во всем находишь плохое.

— Это пузырьки воздуха. Я над этим работаю. Может, надо добавлять в смесь больше воды. Если наносить краску толстым слоем, она заполняет все щербинки.

Я поставила гнома на стол и увидела, что мои ладони стали красными.

— Господи, вы это видели? Краска сходит. Что это за краска, Дикки?! Чем, черт возьми, ты их намазал?!

Собачник выглядел огорченным.

— Это остатки из набора.

— Покрой сверху лаком, и все будет в порядке, — сказала Полл. — И не вытирай руки о диван, Кэтрин, я все вижу! Пойди и возьми тряпку для мытья посуды.

Когда я вошла, с трудом отмыв руки от краски под краном на кухне, Полл расставляла гномов в живописную композицию.

— Они выглядят очень мило, правда? А этот похож на Патрика Мура.

— Дикки, — сказала я, — из чего ты их сделал? Они что-то слишком легкие.

— Из гипса.

— А что с ними будет, если пойдет дождь?

— Мне самому интересно.

— Умник. Интересно, что дальше: ванночка для птиц, сделанная из мыла? Шоколадные солнечные часы?

— Не обращай на нее внимания, Дикки. — Полл отступила, чтобы полюбоваться фигурками. — Они просто великолепны. Я поставлю их за домом, у ограды. Бьюсь об заклад, соседи обязательно захотят таких же, когда увидят.

— Может, стоит подождать, пока я покрою их лаком? — сказал Дикки, нахмурившись.

— Ерунда! И так сойдет.

Ну вот, теперь она на меня обозлилась. Эти гномы будут стоять, где ей вздумается, или она умрет.

Я молила Бога, чтобы пошел дождь, а когда до девяти вечера дождь так и не начался, наполнила лейку водой и заступила на муссонную вахту. Полл обнаружила меня, в темноте поливающей гномов.

— Посмотри-ка! — Я указала на теряющие очертания фигурки. — Они слегка похудели, не так ли?

— Знаешь, в чем проблема? — сказала она. — Ты не выносишь, когда другим что-то удается сделать. Ты всегда должна быть самой умной. У тебя точно не все в порядке с головой.

* * *

Она поместила меня в спальню, набитую темной довоенной мебелью. Эти ромбовидные орнаменты я не забуду до конца жизни. Книги Роджера были повсюду, а я толстела день ото дня.

— Здесь будет больше места, когда он уедет в Шеффилд,