Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А это то есть как?!
— А это по-английски, — объяснил Забелин, — а по-английски это — нээ бёд. — И шуганул по-русски: — По хер мне, по барабану, не ебет меня эта тряхомудия, — перевел он специально для Гайтенки. — Янчик, извини…
— Да мне-то что, коль скоро по-английски. — Яна со вкусом потянулась. — Шел бы ты в парламент, Буратино! — смачно добавила она. — Меня лично больше беспокоит, с чего бы это хроники затихли: не к добру, не устроили бы нам ночью раскардаш господа болящие, — сменила она тему, поскольку перспектива оказаться втянутой во вздорную разборку Яну не прельщала.
Забелин оценил.
— Вот где прагматизм — уж куда там пресловутой Сонечке! — от души расхохотался Гоша. — Вообще-то ты права, народ безмолвствует, три часа как минимум никто не вызывал… Маньяк, поди, свирепствует, — скорчил рожу он, — местность зачищает. Признаться, я как бы не в претензии — нехай потрудится, всё работы меньше, — обычным своим ерническим тоном заключил Забелин. — Нет, ну с чего же я в тебя такой влюбленный!..
Последнее относилось к Яне и было ей определенно near bird; и на этом тему можно было бы считать исчерпанной, а инцидент — исперченным, если б не Алиса. Средних лет, внешне ничем не примечательная, кроме нездоровой худобы и крашеных ядовитой хной завитыми волосами, обрамлявшими лисье личико с постоянно косящими мимо собеседника глазами, обычно старшая сестра держалась тихо, но всегда всё видела и слышала и никогда ничего не забывала. Обладая характером вкрадчивым и склочным, Алиса Борисовна слыла кем-то вроде местной интригантки — причем не из корысти или по злобе, а просто по натуре, очень может быть — из любви к искусству, как с долей снисходительности полагала Яна. Так или иначе, во всех ситуациях, спорах и разборках, даже тех, которые ее нимало не касались, Цуцко стремилась оставить последнее слово за собой и только в крайнем случае — за большим начальством. Также и теперь — в продолжение всего обмена мнениями просидев безмолвно у двери (у двери — чтобы слышать телефон в диспетчерской), под занавес она решила выступить.
Жертвой Алиса выбрала Забелина.
— А если это врач? — начала она негромко, но до того напористо, что сразу все притихли. — Почему вы думаете, что маньяк — не врач? Врач им быть не может? А почему же, собственно, не может? Если, например, доктора Забелина послушать, то с такими взглядами всё очень может быть. — И без тени юмора продолжила: — Может быть, никакого постороннего маньяка у нас в районе нет, просто кто-то из своих орудует? Не вы ли это, Георгий Валентинович? — серьезно заметила она.
Забелин поперхнулся.
— А чего вы морщитесь? Всё как раз по-вашему выходит, сами объявили… Может, вы не просто так, а по убеждению каждый месяц кого-нибудь из больных хороните? Тут еще разобраться надо, — процедила она тихо, но явно неприязненно.
— Ага, мало мне на службе трупов, хобби у меня такое — в свободное от врачевания время пациентов обухом глушить, — осклабился Забелин.
— Удавкой ты не пробовал? Говорят, сподручнее, — между прочим подсказала Яна.
Алиса встрепенулась.
— Так-так-так… А вы бы лучше помолчали, Яна, у вас самой не так давно за одно дежурство сразу две пациентки умерли. С вами тоже разбираться надо… Кстати, через пару дней, в пятницу, у нас общее собрание, — многозначительно произнесла она.
— Ты когда в последний раз больного видела? — внезапно спросил ее Забелин.
— Это не моя работа, я администратор, — отрезала старшая сестра.
— Склочница ты, а не администратор. Твоя работа — вовремя аптеку пополнять. Если бы ты со своими обязанностями грамотно справлялась, глядишь — и «чехлов» у нас бы поубавилось. Лечим черт-те чем…
— А за «склочницу» вам отвечать придется, Георгий Валентинович, я на вас рапорт напишу. Вот в пятницу-то мы и разъясним, кто из нас с работой не справляется. — И она мстительно добавила: — Лично я трупами статистику не порчу!
Яна вспыхнула:
— Оказывается, неприятная вы женщина, Алиса Борисовна! — с удивлением выдала она, сама не ожидая, что весь этот нелепый разговор, а в особенности упоминание о той злополучной смене, так ее заденут.
Алиса зыркнула.
Неожиданно Забелин хохотнул:
— Хорошо за жизнь поговорили, содержательно! — И столь же неожиданно пересел поближе к Яне, словно бы случайно очутившись между ней и старшей медсестрой: — Янка, мы маньяк! — приобнял он Яну. — Всё, хана, теперь не отбрыкаешься, придется нам с тобой на паях работать и двугривенные пополам делить! Ура кооперации! И вдвоем на каторгу пойдем! Долой Америку, давай любить по-русски! — смеху ради разошелся он. — Чур только я на стреме!
— Иди ты! — по-дамски отпихивалась Яна.
— С тобой хоть в монастырь! Но непременно — в женский!
— Гоша, укушу!
Яну выручил заглянувший в столовую Калугин:
— Олух, что ты ее за талию хватаешь — за талию любую дуру можно подержать. А Янка — умная, ты с ней поговори — вот где кайф поймаешь!
От простоты и свежести идеи Забелин даже охальничать забыл.
— Так-то лучше. Порядок, машину я пригнал, — доложил Калугин. — Янка, не поверишь — я «форд» наш получил! Оказывается, он там со вчерашнего стоял, просто нам об этом сказать не соизволили. Вот же… деятели, слово нехорошее! Нет, ты представляешь: не сломайся мы — так бы и пришлось на том металлоломе сутки напролет на нерве́ мудохаться.
— Говорила я тебе — нет худа без добра!
— А я тебе ответил… Кстати, всё это хорошо, но кому-то, между прочим, нужно ваши бебехи по местам распихивать. Ну, страшилки всякие, которыми вы пациентов морите: дефибриллятор, капельницы, пневмокомп — всё, короче, что до ремонта сняли. Опять возюка…
— На тебя не угодишь! — рассмеялась Яна. — Кончай капризничать, пошли. — Она в охотку встала. — Дел на две минуты!
— Я вам помогу, — вызвался Хазаров.
— Сиди, сами обойдемся.
— Всё-таки я с вами. — Эдичка настаивал. — Наш террариум единомышленников не одной тебе осточертел, — выйдя в коридор, пояснил он Яне.
Возразить на это было нечего.
— Слушайте, раз так — может быть, вы вдвоем управитесь? — притормозил Калугин. — Я же вам, в общем-то, не нужен — прибамбасы ваши, медицинские, я в них ни бум-бум. В самом деле, братцы, давайте без меня, а я пока бы покемарил, покуда нас опять не запрягли. Весь день
