Тем не менее это произошло. Возможно, Анастас Браница, тогда еще просто мальчик, ученик первого класса Второй мужской гимназии, открыл бы в себе необычный дар и в каких-то других, менее болезненных обстоятельствах. С другой стороны, может быть, подобно большинству людей, он так никогда и не осознал бы те особые способности, которыми обладал. И тогда, может, не соединились бы цепочкой все те события, которые годами потянулись от этого самого дня. Однако все началось, и началось именно так, под мелкий дождь той постной среды, на Великом Врачаре, который позже, после постройки Обсерватории, был переименован в Звездару.

Книга, которую держал в руках Анастас, на первой странице имела печать, отцовский ex libris, представлявший собой вселенское древо, среди ветвей которого располагались буквы имени и фамилии капитана Сибина Браницы, погибшего в 1903 году, непосредственно после майского путча. Рассказывала она о всяких приключениях и предназначалась детям школьного возраста, и с тех пор, как мальчик получил ее от матери в подарок на день рождения, была им не один раз перечитана от корки до корки, так что все содержание он знал теперь почти наизусть. Самыми любимыми его строчками были те, что описывали море, а так как ему еще никогда не доводилось оказаться возле большой воды, он часто с волнением замирал на одном и том же месте — это был высокий мыс — и со временем убедил себя в том, что действительно слышит грохот прибоя, чувствует свежий вкус соли, даже видит нечто такое, чего не было в книге, что автор поленился описать более детально. И в настоящий момент, сидя в кресле отчима, Анастас Браница болтал ногами, потому что сейчас, в 1096 году, увлекся сверх всякой меры и побежал к берегу.

Теперь, когда он наконец решился на это, ноги без остановки мчали его вниз по склону. Не было больше ни кресла, ни стола, не было двухэтажного дома на Великом Врачаре, Анастас несся по узкой извилистой тропке, все ближе и ближе к огромной воде. Острые листья растений по пути царапали его худые ноги и костлявые колени. Мощный рокот открытого моря и звонкое жужжание насекомых в кустах становились все реальнее и оглушали его слух. Гниловатый запах бурой морской травы, оставшейся на берегу после отлива, глубоко проникал в раздувающиеся ноздри. Капельки пота выступали на его слабой груди, стекали по спине, летнее средиземноморское солнце припекало все сильнее, но мальчик не останавливался, преодолевая расстояние до берега широкими решительными шагами человека, твердо знающего, зачем и куда он направляется.

Выбежав наконец на узкую косу, он резко замедлил ход, загребая ногами горячий песок, не замечая, как он щекочет кожу, набиваясь в сандалии и сползшие до лодыжек гольфы. Со страхом и любопытством приближался он к полосе пены, разделявшей сушу и воду. На мгновение он замер. А потом осторожно перешагнул через слепяще-белую кромку, настороженно следя за тем, как волны ласково ластятся к нему, как кротко они играют под его ногами, словно с самого начала времен, со дней сотворения мира только и ждали встречи с ним.

Так Анастас Браница впервые вступил в море. И зашел в него до колен. А затем и до самого пояса. Возможно, потом он медленно вернулся бы назад, наверх, по той же тропе, вдоль низких оград из сложенных «всухую» плоских камней, останавливаясь передохнуть в тени столетних узловатых маслин, срывая по пути зрелые плоды диких гранатов, подбирая обточенные водой камешки или что-нибудь еще годное для обмена с товарищами по школе, но тут послышался стук комнатной двери. В тот же миг все как сквозь землю провалилось, мальчик снова сидел в кресле отчима, а Славолюб Величкович кричал:

— Что ты здесь делаешь?! Я спрашиваю тебя, молодой человек, что ты делаешь за моим столом?!

Анастас не отвечал. Застигнутый врасплох, он сидел не шевелясь. Словно его застали за каким-то неприличным занятием, он тяжело дыша, не моргая, смотрел на отчима.

Повышенный тон хозяина привлек кухарку Златану. Прибежав к месту событий, но не решаясь хоть что-нибудь проговорить, она судорожно сжимала в руке тряпку, немо глядя, как адвокат Величкович с посиневшим лицом взбешенно шагает по своему кабинету, то и дело тыча в мальчика указательным пальцем.

— Встань, немедленно встань! — бессмысленно продолжал повторять он и тогда, когда мальчик исполнил его требование и встал, испуганно прижимая книгу к груди.

— Ради бога, Славолюб, к чему такой тон? — спрашивала появившаяся мать, все еще погруженная в воспоминания, которыми была заполнена комната, которую называли ее комнатой.

— Вы еще спрашиваете?! Ваш сын играет за моим столом! — еще больше разгневался отчим.

— Ну, не так уж это страшно, — она пыталась успокоить его. — Бывает, он еще ребенок, мы с ним поговорим...

— Магдалина, тут не о чем разговаривать! — рявкнул Славолюб, давая понять неуместность любого продолжения диалога. — Посмотрите на кресло! Это же парча! Вы видите?!

Все, и мать, и Златана, и Анастас, обернулись в сторону массивного рабочего кресла адвоката Его сиденье, обтянутое благородной полосатой тканью, было влажным, а внизу, между ножками, по паркету растеклась лужица, с тянущейся вдоль краев кромкой светлых играющих пузырьков. Златана поднесла левую ладонь ко рту. Мать побледнела. Анастас опустил голову и только тут увидел, что его штанишки, гольфы и сандалии тоже мокрые.

— А теперь ты нам расскажешь, что ты здесь делал? — Отчим глянул ему прямо в лицо.

Двенадцатилетний мальчик кусал нижнюю губу.

— Что ты здесь делал? — Адвокат ухватился за свой вопрос, не привыкший к тому, чтобы даже мельчайшие детали в его жизни оставались неразъясненными.

Анастасу казалось, что он становится меньше, врастает в пол, весь сжимается вокруг решающего ответа. Он лихорадочно обдумывал, солгать ему или рассказать все, как оно и было на самом деле. Но не мог сделать ни того, а еще меньше другого, молчание же угнетало его вдвойне. Наконец он решился и даже с некоторым облегчением проговорил:

— Я купался.

— Чтооо?! — окончательно вышел из себя Славолюб Величкович.

— Вот... я читал про море... и пошел вниз... подошел к воде... зашел... — заикался Анастас, кусая нижнюю губу и чувствуя, что выявление истины ставит его в еще более трудное положение.

И снова в ту среду 1906 года повисла неприятная тишина. Теперь Златана прикрыла рот правой ладонью. Мать побледнела еще больше. Отчим старался вычленить суть:

— Значит, ты говоришь, что купался?!

Юный Анастас Браница молча кивнул головой.

— Ты что, дурака из меня сделать хочешь? — Адвокат задохнулся от бешенства и, чтобы выпустить пар, влепил мальчику такую пощечину, что у того из носа потянулась ниточка крови.

— Я купался, — проскулил Анастас, не успевая вытирать красные капли.

— Только попробуй еще раз это повторить! — снова замахнулся отчим.

— Славолюб, не надо, прошу вас, хватит... — удалось выдохнуть матери. — А ты, ты, чтобы никогда, никогда больше и не пытался солгать.

— Прошу вас, господин Славолюб, простите его, все высохнет, я все уберу, почищу, вот, а ужин уже почти готов, я постное приготовила, заливную стерлядь, а это-то я мигом... — Златана тоже набралась храбрости замолвить за него слово и тут же наклонилась, чтобы поскорее, пусть пока хотя бы кухонной тряпкой, вытереть под стулом лужицу с пузырьками.