Можно с уверенностью утверждать только одно – молодой драматург лишь начинал свой путь на сцене, и перед ним стоял ряд сложных задач: «набить руку» и прощупать почву в плане интересов и вкусов аудитории, заявить о себе как о перспективном авторе, завоевать широкую публику, вызвать интерес, но не зависть или негодование более известных коллег по ремеслу… Как минимум, последнее ему не удалось: предполагается, что именно первая часть «Генриха VI» спровоцировала желчные выпады умирающего Роберта Грина. Об остальном судить сложно: пьеса была впервые издана лишь в фолио 1623 года, что может косвенно судить об отсутствии большого успеха (более удачные вещи Шекспира и его собратьев моментально расходились в «пиратских» изданиях-кварто), а сведения о ее постановках неоднозначны[81]. В шекспировском каноне эта пьеса всегда сиротливо жалась к периферии, границы которой смыкались с областью dubia и апокрифов; над ней всегда нависала угроза быть разоблаченной как нешекспировское творение. Гениальность ее (предполагаемого) автора в ней еще не проявляется в сколько-нибудь значительной степени, но она все же заслуживает внимания, хотя бы как пьеса, написанная во время Шекспира и свидетельствующая о вкусах и интересах елизаветинской публики и драматургов.

Трилогия «Генрих VI» посвящена не самому удачливому и популярному монарху из династии английских Плантагенетов (ее Ланкастерской ветви). «Король-младенец» стал косвенным виновником междоусобной распри, расколовшей Англию. С юного возраста он был игрушкой в руках честолюбивых родственников, стремившихся установить опеку над малолетним правителем. Его царствование пришлось на последние (не самые победоносные) годы Столетней войны, и Генрих был обречен оставаться в тени своего венценосного отца, Генриха V, рано умершего, но успевшего составить себе славу отважного полководца и эффективного правителя[82]. Генрих V был прирожденным солдатом, талантливым стратегом и отважным человеком; в одной из битв с французами он не побоялся вступить с противниками в рукопашный бой. В возрасте шестнадцати лет он уже руководил отрядом, выступавшим против повстанцев в Уэльсе, и был серьезно ранен в лицо; боевое крещение оставило на его лице заметные шрамы. Многие сражения Столетней войны были выиграны англичанами благодаря стратегическим талантам Генриха и под его личным началом. Смерть настигла его внезапно и совсем не героическим образом – он скоропостижно скончался во Франции, предположительно от дизентерии, едва достигнув своего тридцатишестилетия. В драме Шекспира это печальное событие объясняется кознями французов и вмешательством злых сил.

Похоронами Генриха V открывается первая из пьес, посвященных его сыну. Появление на сцене погребального кортежа и высокопарные ламентации братьев покойного, за которыми кроется предчувствие грядущего раздора, задает скорбный и тревожный тон всему последующему действию. Рисуя идеализированный, героический образ умершего короля, который «разил и гнал его врагов сильнее, чем солнце полдня, бьющее в лицо» и «руку поднимал лишь для победы», Шекспир играет на тайных чувствах елизаветинцев, на протяжении десятилетий грезивших о сильном монархе, способном пресечь угрозу внешней экспансии[83] и навести порядок в стране, объятой смятением в преддверии неизбежного династического кризиса. Смирившись с присутствием на престоле увядающей «коронованной нимфы», англичане в глубине души не переставали мечтать о появлении у королевы законного супруга и наследников, которые станут гарантией стабильности и безопасности государства. В 1592 году, когда Шекспир представил свою пьесу публике, Елизавете уже было без малого шестьдесят лет, и вместе с ее угасающей жизнью в небытие устремлялась целая эпоха – тюдоровская, – продолжения которой уже не предвиделось.

Плач по Генриху V, королю-триумфатору, выдержанный в тональности мрачных ветхозаветных пророчеств, вполне соответствовал царящим в елизаветинском обществе апокалиптическим настроениям и был репетицией того траура, который должен был неизбежно постигнуть Англию в ближайшие годы (постоянные заботы и тревоги очень ослабили немолодую королеву, и на закате жизни она много болела; в год премьеры «Генриха VI» (1) от смерти ее отделяло чуть более десяти лет). Даже в начале своего творческого пути Шекспир знал, как задеть чувствительные струны в душе зрителей и настроить их на нужный лад. Какой англичанин не вздрогнет суеверно при зловещем пророчестве, не утратившем актуальности и за двести лет: «Потомство, ожидай лихих годин, / Когда слезами мать младенца вскормит, / Край станет озером соленых слез, / И женщины одни оплачут мертвых». Может, Шекспир только начинает свою писательскую карьеру, но этому дебюту предшествовали годы наблюдений, размышлений и постижения переменчивого настроения толпы.

Его рецепт прост, и в то же время требует искусности в применении: важно не перестараться, но и не разочаровать публику. Много колоритных исторических фигур, чьи имена даже спустя столетия остаются на слуху у простого народа; изрядная доля патриотического пафоса и пышных славословий английским полководцам и правителям; немного мистики[84] и обилие батальных сцен делают пьесу доступной и интересной даже для тех зрителей, которые в жизни не слышали имени Холиншеда, но всегда были готовы поглазеть на то, как доблестные английские солдаты сражаются против «хитрых французов» под предводительством молодого короля «Гарри». Та же часть публики, которая в силу придворных обязанностей (аристократы на службе у королевы), личного интереса (образованные буржуа с амбициями) или профессионального долга (сочинители, издатели и деятели сферы образования) была знакома с шекспировскими источниками, могла бы дополнительно развлечься во время представления подсчетом анахронизмов, исторических вольностей и курьезов в пьесе: Шекспир не стремился к соблюдению достоверности или даже правдоподобия, умещая события нескольких лет в один день или меняя местами годы и десятилетия[85]. Работая над «Генрихом VI» (1), он не ставил своей задачей создать учебник истории в лицах: он творил патриотическую легенду, миф о героическом прошлом нации, полном славных побед и горестных поражений (виновниками которых были злые силы или неблагосклонная судьба, но не просчеты английских полководцев или несогласованность действий политиков).

Элементом национальной мифологии в пьесе становится образ Генриха V, который, хоть и не появляется на сцене, присутствует в речах и мыслях персонажей, служит непревзойденным эталоном доблести и служения народу. Посвященная ему риторика подтверждает его культовый статус, уподобляя покойного короля эпическому герою («Его воздетый меч слепил лучами. / Объятья были шире крыл дракона…») и превращая в полубога, защитника отечества: «О Генрих Пятый! Дух твой призываю! / Храни страну, оберегай от смут, / Со злыми звездами борись на небе!»

Активным носителем патриотического и героического начала в пьесе становится прославленный полководец Джон Толбот, граф Шрусбери, получивший от покойного короля титул коннетабля Франции. По ходу пьесы он в результате предательства оказывается в плену у французов, о чем позже рассказывает соотечественникам с сарказмом и долей самоиронии:

Мой грозный