Он хотел выстрелить, он уже палец на спусковой крючокположил, он с миром простился… Оставалось только нажать! И все — освобождение!Но Андрей остановил себя. Он не мог так поступить с отцом. Лишившись еще и его,тот сойдет с ума… Мать, жена — убиты, дочь пропала, остался только сын, а онвдруг — бах, и пустил себе пулю в лоб! Поступил, как слабак. Не справился.Сломался. Бросил отца на растерзание горю… Горю и чувству вины. Андрей видел,как мучается отец, и догадывался, что он винит в случившемся себя. Емунаверняка казалось — будь он тогда рядом, с его женщинами ничего бы неслучилось. Пятеро автоматчиков не смогли их защитить, а он один смог бы! А еслинет, то погиб бы, обороняя свой дом, свою семью, как подобает мужчине… А таквместо него дом защищала старуха-мать. Она получила его пулю. И нет ему за этопрощения…

Вот почему Карэн, не просыхая, пил, вот почему никого нехотел видеть (включая сына, в глазах которого ему чудился укор), вот почемубредил местью.

Осознав это, Андрей отбросил пистолет. Быстро переодевшись(футболка вся взмокла от пота), он вышел в холл, где на полу сидели бойцыКарэна.

— Отец отдал приказ искать Кару с Марианной? —спросил он у главного, кажется, его звали Сашей.

— Нет.

— Ищите, — не терпящим возражения тоном приказалАндрей. — Сделайте невозможное… Постарайтесь. Любая информация будет щедрооплачена. Тот, кто выйдет на их след, получит пятьдесят тысяч долларов.Нашедший — четверть миллиона.

— А если их уже нет в живых?

— Тогда найдите их могилы.

Отдав такой приказ, Андрей вышел из дома, пешком спустилсяпо горной дороге, миновал пасеку, водопад, развилку, повернул в сторону поселкаВеселое, где на маленьком кладбище были похоронены мама и бабушка. Он спешилсообщить им, что отец за них отомстил.

Спустя неделю Карэн, весь седой, худой, заросший бородой, ноабсолютно трезвый, вылез из подвала, чтобы больше туда не возвращаться. Онвымылся, побрился, переоделся в чистое, после чего позвал сына в кабинет дляразговора.

— Мы уезжаем отсюда, — сказал он, как толькоАндрей переступил порог комнаты.

— В Москву?

— Нет. Вообще отсюда.

— За границу, что ли?

— Да. Нам могут дать статус беженцев.

— И куда ты хочешь уехать?

— Все равно. — Отец на мгновение прикрыл глаза,вокруг которых появились старческие морщины (а Карэну было только пятьдесят), ихрипло проговорил. — Мне теперь все равно, где жить… Мой ад всегда сомной, а ты еще можешь забыть и начать все сначала… — Он ткнул пальцем вполовинку глобуса, до сих пор валявшуюся в углу кабинета. — Выбирай любуюстрану.

— Не любая принимает беженцев…

— Поедем в ту, которая принимает, потом переберемся…

— Ты все бросишь и уедешь? — все еще не могповерить Андрей.

— Мне нечего бросать. У меня остался только ты, а тыбудешь со мной…

— У тебя еще есть дочь. И она, быть может, жива…

— Я уверен, моя девочка предпочла бы смерть, чемскотское существование в роли дешевой шлюхи… — яростным шепотом проговорилКарэн. — Я чувствую — ее уже нет в живых…

— А Кара?

— Кара — это твоя боль, сынок, не моя… Я не могутерзаться еще и из-за нее. Прости, но мне почти все равно, жива она или нет.

— Но мы будем ее искать?

— Мы ищем. Но безрезультатно. Человек, который купилдевушек, погиб под гусеницами танка четыре дня назад. Узнать, кому он ихперепродал — невозможно. — Карэн с жалостью посмотрел на сына. — ТыЕЕ не вернешь. Смирись с потерей, сын. И не тешь себя надеждами — твоя женапогибла, как и моя… Мы с тобой оба вдовцы…

— Пока я не найду ее, живой или мертвой, не смирюсь…

— Тебе двадцать лет, ты не можешь всю жизнь искать…

— Могу. И буду. Клянусь тебе! Если она жива, я верну ееи буду жить с ней, хоть с больной, хоть с убогой, а если мертва, то похоронюрядом с бабушкой и мамой и только после этого начну считать себя вдовцом.

— Не загоняй себя в ловушку подобными клятвами, сын,потом не выберешься… Похорони Кару в своем сердце и живи дальше. А лучше начнижизнь заново, у тебя еще получится… Поверь, когда мы уедем отсюда, — онобвел взглядом кабинет, где стены все еще пестрели похабными надписями, а вуглу грудилась сломанная мебель, — тебе станет легче, и ты сам захочешьэтого! Мы убежим от воспоминаний, как убегали многие… — Он постаралсяулыбнуться, но у него получилась лишь гримаса. — Европа ждет нас, сынок!

— Я все еще не верю в то, что ты решил уехать заграницу… Как же твой бизнес? Твои люди? Твои связи?

— Я отхожу от дел. Все! Кончено! — Отец рубанулребром ладони воздух. — Барса больше нет! Он оказался не способнымзащитить свою семью. Я его проклял. Теперь я Карэн Караян, беженец изкавказской республики… — Он схватил половинку глобуса, брякнул ее на столи наугад ткнул пальцем. — Нидерланды! Поедем туда, там нас точно примут…

— Но что мы будем там делать, папа?

— Не хочешь туда? Поехали в Италию, она похожа наАбхазию, там тебе понравится… — Он сместил палец в сторону. —Швейцария! Альпы! Ты же любишь горы… Или во Францию махнем. Осядем вкаком-нибудь курортном местечке в предгорье Альп, построим гостиницу, а в Бордокупим поместье, где будем выращивать виноград…

— Может, достаточно переехать в Адлер к тете Каринэ?Или в Тюмень к дяде Хачику?

— Нет. Мне нужно другое небо, другой воздух, другойязык, другие нравы, все другое, потому что любая мелочь будет напоминать о них … —Карэн стремительно прошел к двери, выглянул в коридор и крикнул: — Готовностьномер один, парни! Через час мы уезжаем отсюда…

— Мы не успеем собраться за час, — запротестовалАндрей.

— Чего тебе собирать? Дом разгромлен и разграблен,вывозить нечего, кроме старых фотографий, а их я уже сложил в сумку… — Онподтолкнул сына к двери. — Возьми немного одежды, документы и спускайся.Засветло мы должны успеть доехать до границы…

Они собрались меньше чем за час. Все их имуществопоместилось в одну дорожную сумку. Закинув ее в багажник джипа, Караяны подохраной дюжины бойцов на «УАЗах» покинули родные горы.

По дороге заехали на кладбище, посидели молча у могил. Отецхотел снять с пальца обручальное кольцо и положить на выступ памятника, но ононе поддалось. Несмотря на то что Карэн похудел килограммов на пятнадцать и рукиего стали сухими и прозрачными, кольцо не соскальзывало, а держалось ещекрепче, чем раньше.

— Леночка не хочет, чтобы я снимал его, — тихосказал он, перестав терзать палец. — Если так, я не буду… — Онопустился на колени перед могилой, уткнулся лбом в нагретый солнцем мраморпамятника и добавил шепотом, адресуя свои слова не Андрею, а той, с кем прощался:— Ты только не обижайся на меня, милая, но я больше сюда не приду… Я уезжаюнавсегда. Прощай!