— Ну, я-то не просто мужчина, я боксёр. Выдержу.

В её глазах сомнение, но моей Чупакабре не терпится наружу, а потому Азалия из-за участившихся схваток не может продолжить наш спор.

— Ты лучше дыши, — уверенно советую жене, ведь откуда-то помню про дыхание.

Врач, может, говорил.

— А как дышать?

— Паровозиком. Чух-чух-чух.

Сзади после моих слов громкий смех медсестры, но под моим грозным взглядом женщина попёрхивается смехом до кашля и выходит из палаты.

Правильно сделала, а то кожей чувствую, как рвутся мои нервы.

И вот мы рожаем. Акушерка громко командует набрать полную грудь воздуха и выдохнуть его попой. Это заебись какая-то особая дыхательная гимнастика, но Лисичка почему-то её понимает. Делает. Так старается, что я начинаю переживать за размер её глаз в будущем. Да зрение не пострадало бы!

— Отлично! Тужимся, моя хорошая, тужимся!

И пальцы моей хрупкой Лисички с такой силой сжимают мои, что я едва не рычу от боли. Ещё немного и перелом мне обеспечен.

— Ой, как тяжко, — стонет Азалия, откидываясь спиной на приподнятый край то ли стола, то ли стула, где мы и рожаем.

И я ей верю. Мне самому сдохнуть уже который раз хочется.

— Когда тяжело, надо петь, — тут же со знанием дела советует акушерка, весело подмигивая мне. — Папа, вы петь умеете?

— Я⁈ — нервно рычу в ответ.

У меня всё тело дёргается в конвульсиях, а она про пение. Здесь не люди, а звери работают.

— Он не п… — нервно начинает Лисичка, но я жёстко перебиваю её шёпот.

— Я не певец. Я — боксёр.

Акушерка одобрительно хмыкает и как-то заинтересованно оглядывает меня. Ну да… я сейчас ещё тот экземпляр спортивной доблести: в спортивных трениках, которые отлично видно из-под короткого и малого в плечах хирургического халата.

— Я пою, — неожиданно встревает Лисичка. — Можно?

И, получив согласие, она начинает петь неизвестную мне русскую колыбельную, а потом и ещё одну. У Азалии волшебный голос, даже несмотря на хрипотцу от усталости.

А помогать вылезти ребёнку на свет божий оказывается-то сложно, так как людей в белых халатах и костюмах в нашей палате становится всё больше и больше, от чего мне на ум приходит сказка «Репка», но я искренне надеюсь, что вариант «тянем — потянем» с нами не случится.

В итоге под свои песни Лия рожает дочь: совсем крохотную, всю в слизи и крови, но, по заверению врачей, абсолютно здоровую.

Меня же трясёт так, что хочется прилечь. Я больше не хочу рожать. Лучше на ринг.

— Папа, желаете перерезать пуповину?

Я точно диким взглядом смотрю на радостно улыбающегося врача, и единственное моё желание сейчас — это въебать в эту рожу от всей души.

Мой настрой ловят правильно, и эти изверги всё быстро делают сами.

Я же только держу в своей ладони ослабшие пальцы Лисички. Она устало следит взглядом за движениями врачей, словно чего-то ждёт. И когда те кладут попискивающую ляльку на её живот, она расплывается в многоваттной улыбке.

— Моя доченька, ну, здравствуй, родная.

Лия словно и не умирала тут шесть часов подряд, а наоборот, только проснулась после долгого сна. Она тянулась всем телом к бывшему пузожителю.

— Моя красавица, — шепчет она, но у неё после родов, скорее всего, проблемы со зрением, так как я там ничего красивого рассмотреть не смог.

Большая такая мега-личинка с конечностями. Короче, моя Чупакабра.

Глава 20

Азалия

Едва вижу ещё мутные глаза своей малышки, как сразу забываю обо всех своих невзгодах, и даже боль между ног и в костях таза отходит на второй или даже третий план. На втором у меня теперь Андрей.

Когда придёт время развестись и уйти от него, я никогда не забуду того, что он сделал для меня… для нас с дочерью.

Это так неоценимо и необъятно много. А ведь я успела заметить, как неприятно и тяжело пришлось Царёву. Не каждый муж согласится на партнёрские роды, а тем более, если ты почти не муж и ребёнок вообще не твой.

Мне очень захотелось отблагодарить Андрея, хоть как-то выразить ему свою признательность за поддержку в такой важный для нас с дочкой момент жизни — её рождение.

Да только сколько я ни мучилась, но на ум ничего, кроме банальных слов благодарности, не приходило. И это нервировало.

— Лия, ты бы поспала, пока есть возможность. Тем более доктор рекомендовал отдых.

Царёв и тут царь зверей. Все его боятся и лапки вскидывают, едва он оскаливаться начинает.

— Да, конечно, — я послушно закрываю глаза.

Мне грех жаловаться. Я на всём готовом и как принцесса. Не знаю как, но Андрей организовал в экстренном порядке не только роды, но и отдельную палату вместе с малышкой.

Теперь она спит в паре метров от меня, и это невообразимо успокаивает мой новый инстинкт: охранять.

— Лисичка, я попросил поспать, а не страдать с закрытыми глазами. Что случилось? Я мешаю?

Я удивлённо вскакиваю на постели, пытаясь присесть. Моя резкость отдаётся болью внизу живота, от чего сразу морщусь.

— Азалия, куда⁈ Нельзя сидеть, — рычит приглушённо боксёр, и я тут же утыкаюсь носом в его грудь, когда он укладывает меня обратно.

Мимолётно вдыхаю его запах, и… становится легче.

— Я забыла. И ты совсем не мешаешь. Ты вообще бесшумно двигаешься.

— Тогда что? Я слушаю твоё «но».

Андрей, поправив подушку под моей головой, собирается отстраниться, но я вдруг цепляюсь за его плечи и не пускаю.

Моё. Пусть не навсегда, но на сейчас точно. И у меня гормоны, поэтому имею право чудить.

— Неуютно, пахнет больницей, — говорю только часть правды. — А ты когда поедешь на тренировку?

— Позже. Что ты хотела? — зависая надо мной, Царёв действительно как будто расслаблен и никуда не торопится.

— А можешь полежать со мной? Немного. Пожалуйста.

Удивление от моей просьбы отчётливо проступает на мужском лице, но Андрей сразу же укладывается на бок рядом со мной.

— Без проблем. Я тоже не против прилечь. Вымотался чуток.

Сру на внутренний голос, что это всё излишне, и утыкаюсь носом в грудную клетку. Равномерно успокаивающе вдыхаю запах, идущий от его футболки, и ловлю кучу воспоминаний вчерашних дня и ночи.

Мне никогда так классно, как с ним, не было. Не знаю, в чём его секрет, но боюсь, что круче любовника, чем Андрей, у меня уже не будет.

Оказывается, оргазм — это не просто приятно, это волшебный феерический момент пика страсти и наслаждения человечка человеком.

Но ещё главное — это те едва уловимые