– Ежик, вывернутый наизнанку, колючками внутрь, ― грустно сказала я своему отражению в зеркале. ― Мои колючки ранят только меня саму.

Мама проводила меня до двери. В прихожей я достала из шкафа косуху Быка. Это его старая, она ему давно мала, вот и отдал. На плечах и груди ― шипы. Я улыбнулась маме и, пока она не успела прийти в себя от увиденного, выбежала из квартиры.

* * *

В этом частном поселке я не была никогда: тут охрана на входе и въезд по пропускам, коттеджи как из рекламных роликов. Вечеринка уже набирала обороты: музыка, танцы, коктейли. Нас встретил сам хозяин дома, высокий брюнет с белоснежной улыбкой, и даже показал дом. Наверху, в просторной гостиной, танцевали. Внизу играли в бильярд.

Я пила и танцевала, периодически уходила вниз и присоединялась к игрокам. Казалось, что в этом доме все происходит так… просто. Здесь сразу чувствуешь себя своей. Эта тусовка мне поначалу понравилась.

Опьянение наступило резко: все ощущения просто исчезли, будто меня накрыло невидимым одеялом. Комната поплыла перед глазами. Я с трудом поднималась по лестнице, которая причудливо изгибалась, накренялась. Я упала и проехалась по ступенькам. Кто-то помог мне встать и заботливо отвел в спальню рядом с бильярдной. Я рухнула на кровать.

Я провалилась в безмятежную пустоту, но тут же что-то вырвало меня из забытья. Это что-то ― постыдное, грязное, неправильное… я не видела, что происходит, но чувствовала: рядом кто-то лег. Меня стали мять и щупать, будто проверяя на спелость, как дыню на рынке. Я не могла пошевелиться, не могла даже открыть глаза, а кто-то лапал меня за грудь, шарил под юбкой. Накатила волна отвращения и ужаса. «Хватит, перестаньте!» ― хотела сказать я, но не могла. Мое тело мне не принадлежало. Было мерзко, подкатывала рвота.

– Пошли пгочь от нее, ггебаные стегвятники! ― раздался вдруг крик где-то рядом. Голос такой знакомый… Тошка?..

– Эй! Эй! Полегче, парень! Мы просто развлекаемся! Мы еще даже не начали!

– Отошел от нее! Иди найди себе дгугую иггушку!

Раздался жуткий удар и чей-то крик:

– Положи кий, придурок!

– Валите все!

– Дебил… Псих… Совсем долбанутый…

И все же парни отпустили меня и вышли из комнаты. Тошка приблизился, стал поправлять на мне лифчик и футболку.

– Где твои тгусы, Сова? ― хмуро спросил он. ― Ага, нашел! ― победно закричал он из угла. ― За камином были. ― Теплые руки заботливо натянули на меня трусы.

– Тошка… ― пьяно сказала я. ― Как ты меня нашел?

Ужас и омерзение схлынули, накатила волна теплоты. Друг стащил меня с кровати, закинул мою руку себе на плечи, и мы поплелись к выходу.

– Ты сама написала мне сообщение, сообщила адгес и умоляла пгиехать. Совсем кукуха поехала, ничего не помнишь? Давай, пьяная ты кугица, поднапгягись немного, хотя бы делай вид, что шагаешь! ― ворчал друг, когда мы покинули дом.

Мы пошли по дороге, выписывая причудливые зигзаги. Я постоянно спотыкалась и пьяно хихикала.

– Ты прямо принц, Тошка. Принц, который спас принцессу от чудовищ.

– Ага. Только вот ты не тянешь на пгинцессу, Сова.

– Со мной… Что-то было? Они что-то мне сделали?

– Нет, не успели. Вгоде бы. Думаю, я пгишел вовгемя.

– Это хорошо.

Тотошка волок меня практически на себе, я была как безвольный кусок дерева. Несколько раз, не удержав, он ронял меня, но тут же поднимал и снова тащил.

– Как можно так ужгаться? Беги и пользуйся, кому не лень!

Резко накатила тошнота.

– Что-то мне нехорошо-о-о, ― завыла я. ― Мне нужен тазик!

– Какой еще тазик?!

– Зеле-е-ененький, пла-а-а-а-стиковый!

– А зачем тазик? Пластик же вгеден, вон тебе экологически чистые кусты!

Тотошка опустил меня на землю. Я села под чьим-то забором между дорогущей тачкой и холмиком, усеянным ромашками. Меня вырвало три раза подряд. После третьего раза позывы прекратились. Тошка протянул мне бутылку с водой. Попив, я хотела встать, но не получилось. Казалось, вот-вот снова вырвет.

– Моя подруга ― шлюха-алкоголичка, ― в глубокой задумчивости сказал Тошка автомобилю. ― Скажи, БМВ Икс Пять, за что мне такое наказание?

Вдруг раздался скрип калитки, потом ― шаги; в каждом чувствовались достоинство и высокомерие. Казалось, незнакомец не идет, а парит в воздухе, а шаги отстукивает тень. Возле меня остановились ноги в дорогих ботинках. Я не могла задрать голову и посмотреть незнакомцу в лицо. Раздалось гудение, будто со мной разговаривали через толстые стены. Потом стены стали тоньше. Наконец они рухнули, и я различила брезгливый мужской голос:

– …Из-за таких, как ты, наш мир катится к чертям. Ты думаешь, что ты особенная. Но ты никто. Кусок тухлого мяса, воняющий на солнцепеке. Жалкий, ничтожный кусок, который потихоньку сжирают муравьи. Завтра от тебя ничего не останется. Лишь мокрое пятно на земле. Ты не принесла и не принесешь в этот мир ничего, кроме дерьма.

За что он так со мной? Ух, была бы я в нормальном состоянии, как двинула бы «гадом» ему по яйцам, а потом и по тачке! Но я не могла не то что встать, но даже придумать достойный ответ.

– Я не знаю, почему я такая, ясно? ― сказала я, задыхаясь, в перерыве между рвотными позывами. ― Если б знала, то выдрала бы это с корнем на хрен и стала бы другой.

Он лишь презрительно хмыкнул.

– Лучше б твоя мать сделала аборт.

И он развернулся, сел в машину и уехал.

Он ― один из них. Они смотрят на нас брезгливо, как на отбросы, считают пропащими и верят, что из нас вырастет лишь гниль. Думают, что из-за таких, как мы, и рождаются города вроде Днице. Раковая опухоль Земли. Как же они, вашу мать, ошибаются.

Мы ― дети, стоящие за дверью с табличкой «взрослым вход воспрещен». И из нас вырастут хорошие люди. Люди, которые наказывают тех, кто обижает слабых. Люди с ранимыми сердцами. Люди, которые сажают цветы и деревья и больше всего на свете любят мороженое и смотреть на закат. Люди, запоминающие незнакомого человека на всю жизнь за одну его ободряющую улыбку и доброе слово. Дарящие теплый дом и любовь бездомным животным. Готовые помочь любому, стоит только попросить. Люди, в которых нет и никогда не будет черствости. Потому что нам не безразлично. Ничего, черт возьми, не безразлично. А те, кто считает нас дерьмом… в их сердцах ― гребаный тлен, и больше ничего.

Я бы хотела сказать незнакомцу все это, но не смогла: рот наполнился рвотой, мысли спутались. Язык заплетался. Как будто между «думать» и «говорить» рухнул мост, и теперь это были две абсолютно не связанные способности.