Бедную Наталью обуял страх, хотя его она понимала по-своему. Когда что-то непонятное собирается у тебя на затылке, а затем струйкой истекает вниз, к самым пяткам по спине, и все это мгновенно обрушивается. Точно такое же случилось сейчас и с ней.

— Можно без наказания? Просто пусть Федька покается и вернется ко мне, — с надеждой взглянула женщина на старца.

Дело шло к вечеру, и келья стала наполняться сизой закатной мглой, и когда по стенам забегали тени, старец велел молодому послушнику, все это время стоявшему за его спиной, зажечь лампадку, после чего в горнице стало заметно светлее.

— Я вот что тебе скажу, матушка, — взглянув в озаренное горящим фитильком лампадки лицо Натальи, проговорил старец. — Ты слезы-то не лей! Пустое дело. Лучше иди и молись Господу, чтобы он образумил твоего кобеля. Веруй, Бог тебя любит и не оставит в беде, как не оставлял он любого, кто обращается к нему с мольбой. Мужа же продолжай любить, так как все искупается и спасается любовью.

На прощание Гермоген благословил Наталью и подарил ей небольшую бумажную иконку Николая Чудотворца, а к ней написанный чьей-то прилежной рукой «Акафист святителю Николаю».

— Поставь иконку в красный угол, среди иных Божьих угодников, и молись, — наказал он ей. — С чувством молись, ведь иначе не поможет, а то иные порой бубнят себе под нос молитву и при этом думают вовсе о другом… Сам на себе, если честно, подобное испытывал. Когда молишься с чувством — все случается, а когда бездумно, так вообще пустая потеря времени… Все, иди, и да хранит тебя Господь!

Теперь, когда Федор сбегал ночью к маньчжурке, Наталья становилась на колени пред святым Чудотворцем и, приняв смиренное выражение лица, негромко молилась: «Избранный Чудотворец и угодник Христов, всему миру источай драгоценное миро милости, и неисчерпаемое море чудес. Восхваляю тебя любовью Святителю Николаю: ты же как имеющий путь к Господу, освободи меня от всяческих бед, и называю тебя: радуйся, Николай, великий Чудотворец». От себя также добавляла: «Прошу тебя, отец-священноначальник, верни мне моего Федора. Попроси Господа нашего, чтобы указал ему истинный путь…»

2

Предупредив Саньку о своей ночевке, Федор вернулся домой и стал готовиться к походу. Первым делом он привел в порядок оружие — поточил клинок, прочистил шомполом-стержнем ствол фузеи, зарядил два пистолета и после этого отсыпал в железный коробок из запаса пороха, налил свинцовых пуль, и уже хотел было заняться конской сбруей, когда к нему подлетели сыновья казака.

— Папа, возьми меня с собой! — заканючил Петр.

— И меня, тять, и меня… — следом стал напрашиваться и младший Тимоха.

«Наверное, им Наталья донесла о моем отъезде», — ухмыльнулся Федор, а вслух произнес:

— Рано вам! В дороге всякое может приключиться. Вон сколько развелось разбойников. Еще эти проклятые маньчжуры… Так и рыщут, так и рыщут вокруг. То жилища поджигают, то наших людей в плен уводят, а бывает, засады устраивают. Чуть зазевался — и поминай как звали… Нет! Подрастете чуть — тогда и поговорим. Пока сидите дома и объедайтесь белым хлебом в молоке. Если же не хотите — ступайте строить забор возле дома. Все лучше, чем пасть от руки иноземца.

— Не хочу возводить забор, а хочу рубить головы маньчжурам, — капризно заметил Тимоха.

Федор фыркнул.

— Сейчас как тресну! Мало не покажется, — бросил он в сердцах. — Герой нашелся… Ладно, даже и не проси, — заметив слезы в глазах у младшего сына, примирительно сказал он. — Если хочешь врагам головы рубить, то вначале нужно научиться этому ремеслу, а то ведь и свою так можно сложить.

Тут на выручку брату пришел Петр.

— Ты чего, папа! Ведь мы не хуже любого казака умеем махать сабелькой! Считай, каждый день с друзьями рубимся на пустыре, — похвастался он.

— Где ж вы сабли-то взяли? — не понял Федор.

— У нас не настоящие, а деревянные, — моргнул глазами Тимоха.

— Деревянные!.. — вздохнув, передразнил его отец. — Это, сынки мои, не то. С деревянными саблями только игры сплошные, а у вас пока даже нет коней.

— Коней возьмем у соседей! Сабли… У тебя одна лишняя имеется, и другую мы уж как-нибудь отыщем, — тут же ловко нашелся Петр.

Федор и не знал, как ему быть. До встречи с Санькой оставалась еще уйма времени, и солнце говорило лишь о начале дня, но ему нужно было еще побывать в Монастырской слободе, у бронного мастера Платона Кушакова, обещавшего залатать старшему Опарину доспехи. В недавней стычке с маньчжурами старшине помяли обмундирование. Заодно уж пусть кузнец и на подковы Киргиза взглянет, на конскую попону. В дальней дороге все нужно предусмотреть.

— Пошли на задний двор, — неожиданно сказал Федор сыновьям и, сняв со стены обе хранившиеся в доме сабли, пошел к двери. Те, забыв про все на свете, побежали следом.

Наталья, слышавшая весь разговор, всполошилась. Чего извергу-муженьку опять в голову взбрело? Шел бы к своей узкоглазой красавице. Зачем теряет время в нелюбимом доме?

Юная Аришка, заметив тревогу в глазах матери, решила ее успокоить.

— Не переживай, мама, пусть мужчины развлекутся. Ведь папа нечасто находит время на своих детей, — сказала девушка.

Верно, решила мать. Только бы у Федора хватило ума не покалечить ее сыновей.

— Не дай бог, тебе достанется такой же вот гуляка. Наплодил детей, а сам в кусты. То он все по Дону шлялся, заставляя меня по ночам слезы лить, волноваться и молить Бога его спасти и сохранить. Вернулся. И? Нашел себе молодую, да еще несчастную иностранку, — вздохнула Наталья, пробуя на соль похлебку, варившуюся в большом чугуне.

— Ты несправедливо судишь, мама. Мне нравится эта маньчжурка. Она даже меня стала замечать. Сначала все шарахалась, будто я какая прокаженная, — выкладывая из печи подовый рыбный пирог, сказала Аришка.

— Вот-вот, все вы против матери… — мрачно и с упреком взглянула мать на дочь.

— Да нет, мама, мы тебя любим, а маньчжурка… В самом-то деле, не убивать же теперь ее! Раз Бог так распорядился — пусть все остается на своих местах. Тем более, папа не уходит к ней насовсем.

Наталья шмыгнула носом.

— Думаешь, мне нужна такая жизнь? Вот станешь сама женой — тогда поймешь, — сказала Наталья, расстроенно шмыгнув носом.

— Нет, мама, у меня будет домовитый и верный муж, — сказала Аришка, широко улыбаясь.

— Ты говоришь о Мишке Вороне? Любит ли он тебя? — спросила мать, и дочь даже зарделась при этих словах и опустила глаза.

— Ой, мама, любит! Еще как любит! Он такой добрый, такой заботливый… — радостно воскликнула девушка.

— Хорошо, раз так, — ласково взглянула на дочь Наталья. — Пусть хоть тебе в жизни повезет. Только вот… — она вдруг запнулась. — Сама ведь знаешь, какая у казака жизнь. Сегодня жив, а завтра… — начала было мать, но тут же замолчала.