Тот не дал ответа и лишь обещал посоветоваться со старейшинами и тогда уже решить, как ему поступить.

Князь долго вел под уздцы Федорова Киргиза, словно не желал расставаться с казаками. Напоследок он вынул из-за пояса свой кинжал, лежавший в серебряных ножнах, и протянул его Федору.

— Отдай своему атаману. Скажи, подарок от старого Лавкая.

Уезжая, Федор и не знал, что уже больше никогда не увидит душевного человека, который поначалу показался ему хитрым и коварным лисом.

— Прощай, Лавкай! Может, еще когда свидимся!

Федор помнит, как они с товарищами возвращались от князя. Сытые, хмельные, довольные. Где-то высоко над головой, в голубой прозрачной дали висел жаворонок. Чего он там делает? — удивленно посмотрел на него Федор. Впрочем, у каждой твари свое место на земле. Кто-то в тайге, кто-то в седле, кто-то на троне. Так ведут себя люди, а у птиц, зверей, всякой мелочи тоже свои ниши. Одни летают в небе, другие ползают в земле, третьи жрут друг друга на суше или в море.

— Бровь у меня чешется, — пришпоривая своего коня, неожиданно сказал старшина другу Васюку Дрязгину, идущему рядом.

— К поклону, — сказал ему тот.

— Или к свиданию, — усмехнулся Егорша Комар.

— Или к слезам, — хмыкнув, произнес Ефим Верига, который упросил Федора взять его с собой.

Старшина лишь ухмыльнулся.

— Не верю я, братцы, в приметы, — говорит. — Хоть убейте меня! Бывало, нарочно рассыплю соль на столе и жду, когда меня поругает жена. Та же, не проронив ни слова, соберет эту соль в горстку, и на том все кончается. Или черную кошку увижу на дороге. Нарочно пойду там, где она мне путь перешла. Потом жду дальнейшего… Приносит мне Наталка новый кисет, вышитый собственными руками, а то и горшок с медом выставит на стол. Вот вам и беда.

Федор думал, и на этот раз все обойдется, но только он жестоко ошибался. Уже скоро с ним приключатся события, которые перевернут его жизнь. До поры, до времени все шло своим чередом. Кони уверенно несли их в сторону дома, похрапывая и легонько потряхивая гривами.

Обратный путь, говорят, короче. Хорошо на душе у казаков, ведь домой возвращаются. Едут, весело переговариваются меж собой, попыхивают трубками. Так и пролетел день, а уж когда на небе высыпали звезды, стало темно, решили остановиться на ночлег. Как раз на пути им подвернулся поёмный лесок — урема, где можно было схорониться от чужого глаза. Сняв с лошадей уздечки, они отпустили их пастись на травах, а потом и сами решили перекусить. После Федор велел казакам ложиться спать, не дав им даже поговорить на сон грядущий.

— Завтра точно всех подниму с зарей, поэтому спите… — сказал он им. — Я вас покараулю…

Казаки нехотя ему повиновались, и скоро вся округа огласилась сотрясающим воздух неистовым храпом. Федор так до утра и не сомкнул глаз. Лежал в траве, запрокинув голову, и наблюдал за звездами. Так он любил делать в детстве, когда в пору косьбы казаку приходилось ночевать в стогу. Самые счастливые минуты в жизни Федора, оттого они и врезались ему в память.

2

Утром чуть свет мужчины снова двинулись в путь, но не успели отъехать и полверсты, как навстречу им, поднимая пыль до небес, выскочил небольшой конный отряд маньчжур. Впереди — знаменщики с развевающимися по ветру разноцветными воинскими стягами, следом — конники в доспехах, с мечами и копьями в руках. Все в лисьих шапках, а за спиною — луки с колчанами. Под ними были маленькие, мохнатые и быстрые лошадки.

Увидев казаков, маньчжуры поначалу опешили, но быстро опомнились и с громкими воинственными криками бросились вперед.

— У нас аж двадцать сабель! Так неужели, товарищи мои, мы не выстоим против этой желтой оравы? — приподнявшись в седле, загудел старшина.

— Выстоим, Федька! — выхватив сабли из кожаных ножен, дружно ответили ему казаки. — Веди нас, разлюбезный старшина, в бой! Если не умрем, то одолеем азиата! Оп-оппа!.. Пошел, пошел! — встав на стремена, пришпорили они своих лошадей.

— Вперед, вперед, товарищи мои! — крикнул на скаку старшина, и в его руке блеснула булатная сталь клинка. — Не посрамим казачье племя!

Его боевой клич подхватили казаки:

— Не посрамим!.. Не посрамим! Бей азиата, бей!

Ох и отвели казачки в тот день душу, скрестив клинки с азиатами! Звон стали, крики раненых, кровь, стоны, проклятья — суровая и одновременно веселая жизнь. Рубились как в последний раз. И летели на землю головы басурман, и ни их воинственные вопли, ни копья, ни стрелы не смогли рассеять по полю казаков.

— Скажите мне, братья-казаки, хорошо ли мы погуляли на Дону?! — сбросив с лошади очередного маньчжура, кричал товарищам Федор.

— Хорошо, старшина!.. — слышалось в ответ.

— Как Астрахань брали, помните?

— Помним, Федька, помним!

— И Самару помните?

— И ее тоже!

— Разве можем мы не одолеть поганцев?

— Одолеем, старшина! Дай только время.

Снова звенит сталь, льется кровь, звучат проклятья раненых…

— Гридя!.. Бык! Жив ли?! — прокладывая клинком себе путь, кричал товарищу старшина.

— Жив я, Федька, жив!.. Турка грозного били, отчего же не справимся с маньчжурами?

— Любо! — остался доволен его ответом старшина. — Семен?.. Хорошо ли держит тебя седло?

— Хорошо, дружище! Лучше некуда!

— Карп! Живой?.. — взяв за шиворот маньчжура и сбросив его с лошади, не унимался старшина.

— Еще долго жить буду! — слышал он голос старого товарища.

— Хорошо говоришь! — натягивая поводья, чтобы сдержать коня, который, казалось, готов был в запале броситься на вражеское копье, кричал Карпу Федор. — Где Фома?! Что-то я его не вижу.

— Здесь я! — откликнулся Фома Волк.

— Жив, значит?

— Жив!

— Ты, Иван Шишка?..

— Здесь я, здесь!

— Как там братья Романовские?

— Живы мы, дружище, живы! — слышал Федор голос Леонтия.

— Так прикончим азиатов, а то слишком с ними возимся!

Стали казаки еще быстрее работать клинками, и уже скоро вся дружина врагов лежала порубленная на сырой земле.

— Хорошо, братцы! — когда казаки покончили с маньчжурами, похвалил товарищей старшина, глядя на поле брани, густо залитое кровью. — Так будет со всеми, кто решится пойти против нас!

— Твоя правда, старшина! Всех побьем! Слава казакам! — звучали голоса еще не успевших остыть после битвы товарищей.

Федор отер рукавом кафтана пот с лица и спросил:

— Что у нас? Есть ли убитые?

— Есть! — ответили ему. — Митяй Суворин и Остап Сковорода.