А Родди? Родди тоже видел в Хантербери свой будущий дом.Может, эта подспудная мысль и лежала в основе его чувства к ней, к Элинор.Именно: ему была удобна эта любовь. Она давала возможность и ей и ему жить вХантербери. Как все удачно складывалось.

Они жили бы здесь вместе. И сейчас они тоже были бы здесьвместе – и совсем не для того, чтобы готовить поместье к продаже, а для того,чтобы устроить по своему вкусу дом и сад. Бродили бы тут рука об руку,наслаждаясь теперь уже своей собственностью, счастливые – да, счастливыеоттого, что они вместе… Если бы не роковая случайная встреча с этой девушкой –прекрасной, как дикая роза…

Что знал Родди о Мэри Джерард? Ничего – меньше чем ничего!Как он мог полюбить Мэри… реальную Мэри, а не тот образ, который он себевыдумал? Возможно, у нее действительно много привлекательных качеств, но чтоРодди мог о них знать? Все это старо как мир – злая шутка природы,непредсказуемое влечение.

Недаром ведь и сам Родди назвал это «наваждением»?

Кто знает, может, он даже хотел бы избавиться от этогонаваждения…

Если бы Мэри, например, умерла, то, возможно, какое-то времяспустя он сказал бы: «Это даже к лучшему. Теперь я это понимаю. У нас ведь небыло ничего общего…»

И добавил бы, возможно с мягкой грустью:

«Она была прелестным созданием…»

Пусть бы она навсегда и оставалась для него просто… ну да…восхитительным воспоминанием… воплощением вечно юной красоты и счастья.[18]

Если бы с Мэри Джерард что-нибудь случилось, Родди сновавернулся бы к ней… Элинор была совершенно уверена в этом!

Если бы с Мэри Джерард что-нибудь случилось…

Элинор повернула ручку боковой двери. Из солнечного теплогодня она шагнула в прохладный сумрак дома. Ее охватила дрожь.

Этот холод и мрак были так зловещи… Будто здесь ее поджидалонечто ужасное…

Она прошла через холл и толкнула обитую сукном дверьбуфетной.

Повеяло запахом плесени. Она широко распахнула окно. Выложивсвои покупки – масло, батон, небольшую бутылку молока, – Элинор вдруг подумала:«Вот бестолковая! Я же забыла купить кофе!»

Она заглянула в банки, стоявшие на полке. В одной из нихоказалось немного чая, но кофе не было.

«А, да ладно, – подумала она, – какая разница».

Она распаковала баночки с рыбным паштетом и долго ихразглядывала. Потом, выйдя из буфетной, поднялась по лестнице и направиласьпрямо в комнату миссис Уэлман. Она начала с массивного комода: вытаскивала вещииз выдвинутых ящиков и складывала их в отдельные кучки…

В сторожке Мэри Джерард беспомощно огляделась.

Она и забыла уже, как здесь тесно и убого.

На нее нахлынули воспоминания. Мама, склонившаяся с иголкойнад платьицем для куклы. Злое лицо отца, вечно чем-то недовольного. Не любил онее. Нет, не любил.

Она внезапно обернулась к сестре Хопкинс:

– Отец перед смертью ничего не просил мне передать?

– Нет, дорогая, ничего, – бодрым и веселым голосомотозвалась та. – Он ведь умер, не приходя в сознание.

– Я должна была приехать сюда и ухаживать за ним, – тихопроговорила Мэри. – Ведь все-таки он был моим отцом.

После некоторого замешательства сестра Хопкинс сказала:

– Послушай-ка меня, Мэри: отцом не отцом – не в этом дело. Внаши дни дети не слишком-то заботятся о своих родителях. Да и многие родителитоже не очень-то пекутся о своих чадах. Мисс Ламбер из средней школы считает,что так и должно быть. По ее мнению, отношения в семье настолько далеки отсовершенства, что дети должны воспитываться государством. По мне, так этоглупость: плодить сирот при живых-то родителях. Так о чем я говорила-то? Ах да!Нечего тебе себя изводить. Было – и прошло. Теперь нужно жить дальше. Пустьдаже наша жизнь совсем не сахар.

– Наверное, вы правы… Но… но, может быть, я сама виновата втом, что у нас с отцом были неважные отношения.

– Чушь! – решительно возразила сестра Хопкинс. Этокоротенькое слово прозвучало, как взрыв бомбы. Мэри почему-то сразууспокоилась. А сестра Хопкинс перевела разговор на более конкретные проблемы: –Что ты собираешься делать с мебелью? Сохранишь? Или продашь?

– Даже не знаю. А вы как считаете?

Окинув обстановку наметанным глазом, сестра Хопкинс сказала:

– Некоторые вещи вполне добротные и хорошие. Ты можешьотдать их на хранение и когда-нибудь обставить свою квартирку в Лондоне. Старьевыброси. Стулья еще крепкие. И стол тоже неплох. И эта милая конторка – такие,правда, сейчас не в моде, но она из красного дерева, а, говорят, викторианскийстиль[19] скоро снова будет в чести. На твоем месте я бы избавилась отгардероба. Слишком уж он громоздкий. Занимает половину спальни.

Они составили список вещей, какие следовало оставить, акакие продать.

– Поверенный, мистер Седдон, был ко мне очень добр, –сказала Мэри. – Он дал мне в качестве аванса немного денег. Так что я смоглачастично оплатить свои занятия и кое-что купить. Он сказал, что черезмесяц-другой я смогу получить всю сумму.

– А как тебе твоя работа? – поинтересовалась сестра Хопкинс.

– Думаю, со временем она очень мне понравится. Поначалу былотяжеловато. Так уставала, что едва хватало сил добраться до дому.

– Я тоже уставала до смерти, когда проходила практику вбольнице Святого Луки, – хмуро проговорила сестра Хопкинс, – думала, и трех летне выдержу. Однако ничего – выдержала…

Они разбирали вещи старика. Дошла очередь до металлическойшкатулки, полной бумаг.

– По-моему, мы должны их просмотреть, – решила Мэри.

Они сели за стол друг против друга.

– Ну ты подумай, какой хлам хранят люди! – проворчала сестраХопкинс. – Газетные вырезки! Старые письма, какие-то ненужные квитанции!

Разворачивая очередной документ, Мэри сказала:

– А вот свидетельство о браке отца с матерью. Из церквиСент-Олбанс, тысяча девятьсот девятнадцатый год.