– Хватит для начала. – Якорь запалил вонючую самокрутку, выдыхая дым ему в лицо, – на первой вылазке всегда боязно. Я, когда первый раз в залазе был, потом воды с йодом напился.

– От радиации? – заинтересовался Штык.

– От нее, родимой. Правда, не моя прихоть. Был у нас в бригаде командир, Йодом звали. Думаю, за что, и так понятно?

Николай кивнул.

– Это у него, значит, обычай такой был: после первой вылазки новичков йодом угощать. Проверка на крепость организма. Меня потом дня три наизнанку выворачивало.

– Может, йод был просроченный?

– Штык, ты совсем дурак? – Дед сделал долгую паузу, но, не дождавшись ответа, продолжил. – Ясен пень, просроченный. Да я и свеженьким траванулся бы.

– Странный обычай. – Николай попытался отвлечь командира от обсуждения своих умственных способностей.

– Это да, бригадир у нас немного того был. Он и сам йод внутрь употреблял. Говорил, что в нужных пропорциях оно только с пользой.

– Как он в залазы ходил со своими странностями?

– Диггеры вообще странные ребята, Штык. Кто в здравом уме из метро вылезет? А Йод хорошим диггером был. Вот только когда мы ребят теряли, сам не свой становился. Мы брагу пили, ребят поминали, а он йод разведет в нужных пропорциях и хреначит, будто с вылазки запасной набор почек приволок.

– Что с ним стало? – поинтересовался Николай.

– Отравился насмерть. – Якорь щелчком отправил окурок в долгий полет. – Когда мы с вылазки с ним вдвоем вернулись. Шах нам халтурку подкинул. Данные раздобыл, где склад был, на котором до Катастрофы армейские сухпайки собирали. Кое-что, конечно, жрать я бы лично побоялся, но там одних только галет на год хватило бы, чтобы целую станцию кормить.

– Мутанты? – Штык, глядя на поникшего Деда, гадал, что лучше – перевести тему или дать выговориться.

– Сами лоханулись. – Якорь тяжело вздохнул. – Здание было в аварийном состоянии. Сложилось, когда мы внутри были. Уходили, значит, впятером, а вернулись вдвоем.

– Йод тоже вернулся? – уточнил Николай.

– Ненадолго он вернулся. Я с горя напился и недосмотрел за ним. А он, значит, как привык, йод стал пить, поминая оставшихся наверху. В нужных пропорциях, по стакану за человека.

– Считал себя в ответе за них, – произнес Штык, – правильный был мужик.

– Правильный, – кивнул Дед, – со своей шестеренкой в голове.

– С чем?

– С шестеренкой, – повторил Якорь, будто решив, что собеседник его не расслышал, и, спохватившись, объяснил. – Была у нас такая кухонная философия. Понимаешь, у каждого есть внутри шестеренка, как в часах, круглая, с зубчиками. Только поэтому человек что-то делает. Живет, мечтает, любит, дерется. Потому что шестеренка его двигаться заставляет. Цепляет зубчиком за самое сокровенное и вращает. Согласен?

– Наверное… – Николай неуверенно наморщил лоб.

– Вот, – продолжил Дед. – Каждый человек с другим связан, потому что у всех внутри – шестеренки. Своей шестеренкой можно других в движение привести, если она у тебя настолько сильно вращается, что твоего завода на всех хватит. Теми же людьми, у которых нет ни желаний, ни целей, управлять проще простого. Их шестеренки в любую сторону готовы вращаться, только дай завод и знай крути свою что есть мочи.

– Батя рассказывал про Катастрофу – ну, как все случилось. Путано очень, скорее всего, и сам точно не знал. Но понятно, что это было решение нескольких человек. Самых властных. Несколько человек руками остальных сделали это. – Николай кивнул в сторону разбитого павильона Выборгской.

Дорога, упирающаяся в павильон, была забита ржавыми автомобилями. Не уместившись на проезжей части, машины заполонили обочину. Они бы, наверное, и внутрь вестибюля попытались заехать, если бы не несколько бронеавтомобилей цвета хаки, перегородивших путь.

– Правильно, – удовлетворенно кивнул Якорь, – суть уловил. Сделали, потому что остальные им это позволили. Сами не решили, куда будет крутиться их шестеренка, и позволили другим решать за них. Так проще. Но стоит позволить кому-нибудь покрутить твою шестеренку за тебя, как вскоре разучишься делать это сам. Прав твой батя. Катастрофа случилась, когда большинство шестеренок, не имея своего направления, стали вращаться в указанном.

– А что заставляет двигаться твою шестеренку? – с интересом спросил Штык.

Дед замолчал. Надолго. Николай уже и не ждал ответа. Якорь запалил вторую самокрутку и выкурил ее до середины. Затем послюнявил пальцы, притушил огонек, спрятал недокуренную сигарету и только тогда ответил.

– Ну ладно, раз уж разговор зашел. Я всегда хотел что-то оставить после себя. Вот, значит, куда вертится моя. Хотел быть полезным.

Дед поднялся и подошел к краю балкона. Оперся на бетонную плиту.

– С самого дня Катастрофы. Я тогда не должен был выжить. Не успел я на станцию пробиться, когда герму закрыли. Через служебный вход еще пускали, но до меня очередь так и не дошла. Народу в вестибюле осталось человек пятьсот. И поток не прекращался. Не должен я был выжить.

– Как же ты…

– Вояки, которые «Тигры» подогнали, оцепили вход. Порядок, значит, обеспечивали. Стали народ от гермы отгонять. Паника поднялась, люди поняли, что места на всех не хватит. Одного офицера чуть не затоптали. Я его из-под ног у людей еле выдернул – и в уголок. А он меня в благодарность к герме отвел и через служебный вход пустил. Последним, значит. За мной его и опечатали. Никогда не забуду взгляд паренька, вместо которого меня на станцию пропихнули. Внизу, отдышавшись, офицер чехол с карабином заприметил, спросил, чем по жизни занимаюсь. Я честно сказал, что егерь. Он сначала не поверил. Спрашивал, что я, егерь, в Питере забыл? Ну, я в двух словах – так, мол, и так. Сам с Дальнего Востока. К сослуживцу в гости приезжал. Перед отъездом хотел ему подарок сделать, карабин купил. Но тут тревога обломала мне все планы. До сих пор помню, что мне тот офицер напоследок сказал.

– Что? – коротко спросил Штык, словно боясь спугнуть нахлынувшие воспоминания неосторожным словом.

– Что я буду полезен в метро. Его слова, наверное, и вертят мою шестеренку до сих пор. Как и взгляд оставшегося за гермой паренька. Лет двадцать ему было. Смешной такой. В очках и с книжкой. Кажись, учебник по физике. Студент, наверное. Хотя не помню, может, учебник я и придумал. Или была все-таки книжка?

Николай, казалось, потерял интерес к беседе. Привстав с табуретки, он упер в плечо приклад охотничьего карабина, который Якорь выделил для дежурства. Положил ствол «Лося» на ограду балкона и припал к оптическому прицелу.

– Ты тот самый карабин сейчас в руках и держишь. Я его после службы в Альянсе Шаху оставил в подарок. Как думаешь, что полезнее в метро – мой «Лось» или учебник по физике? – попытался привлечь внимание собеседника Волков.

– Дед, там человек. Блин, да его сейчас макаки догонят. Кто-то из наших?