Осторожно вздымая грязную воду широким носом, словно пытаясь прощупать путь, местами погружаясь выше ступиц колес, он медленно огибал возникшее препятствие. В одном месте вдруг клюнул носом, застыл, подался чуть назад, опять вперед, забуксовал и, когда гвардейцам показалось, что всё, вдруг рывком рванул вперед. Дальше было уже легче. Немного трясины, и деревья отступили подальше.

– Массаракш! – Гарду выпрыгнул наружу, закурил.

Второй бронеход уже повторял путь первого. Только наиболее опасное место он преодолевал с разбега. Тоже едва не ткнулся носом, сразу выпрямился, погрузился кормой и выскочил ближе к суше.

Что случилось с замыкающим, сразу и не поняли. Он тоже попытался развить скорость, но то ли его чуть повернуло, то ли взбаламученная трясина еще более размякла, но номер не прошел. Казалось, все будет благополучно, однако «рысенок» вдруг вздыбился, встал едва не на дыбы, а затем его потянуло чуть назад. Буквально несколько мгновений – и над водой осталась одна башня. Из ее люка торопливо выскочил водитель, завертелся, не зная, как поступить, но к нему уже бежали, разматывая веревку на ходу.

– Раненых в оставшиеся! Все на броню! – Возиться с бронеходом Гарду не стал. Пока его вытащишь…

Показалось, что на грани слышимости раздался лязг.

– Так это! Пусть попробуют! Массаракш! – Морану сделал рукой неприличный жест.

Лес смыкался за спинами. Бесконечный лес Хонти…

* * *

На площади было бурно и весело. Заполонившая ее молодежь успела перевернуть большую часть припаркованных автомобилей, а оставшиеся на четырех колесах использовала в качестве танцевальных площадок или ораторских трибун. В первом качестве – чаще. Свобода пьянила не хуже пива, которого почему-то тоже оказалось в избытке. Хотелось сбросить часть энергии, показать: нам все на свете нипочем. В танце выразить обуревавшие чувства казалось проще: при общем шуме говорить было трудно, и речи немногочисленных выступавших быстро скатывались к банальностям, наподобие лозунга: «Неизвестные Отцы должны стать известными!» «Известные Отцы обязаны ответить за содеянное!» и конечно «Да здравствует свобода!»

Окрестные магазины и магазинчики были уже разграблены подчистую, и кое-кто подумывал о расширении отвоеванной территории. Удерживало пока одно: по слухам, именно здесь, в здании бывшего губернского правления, и помещалось нынешнее правительство. Там даже охрана имелась, до тех пор пока общим напором ее не смели внутрь здания, где она и забаррикадировалась. Огромный дом был построен еще при старой Империи, отличался редкой толщиной стен и узостью окон, имел толстенные двери, и взять его без помощи артиллерии представлялось немыслимым. Оставалось докричаться до правительства, если оно там вообще находилось. По некоторым слухам, Неизвестные Отцы вообще не имели постоянного места пребывания, каждый раз собираясь где-то на стороне. Так ли это, не мог сказать никто. Даже члены штаба, потратившие немало времени на поиск таинственных правителей.

Нет, каждый мог узнать, где расположен тот или иной департамент. Оставался вопрос – действительно ли руководители того или иного ведомства являлись Неизвестными Отцами или же – лишь людьми, выполнявшими представительские и технические функции, но отнюдь не отвечавшими за конкретные решения? Иначе в чем тайна? Все было бы просто и ясно: есть руководители, они же – правители. Как-то не верилось в подобный вариант даже простым, не любящим задумываться людям.

– Что? – Проныра сумел отловить Мышонка в толпе, и последний сразу решил, будто имеются новости.

– Еще два завода объявили о присоединении ко всеобщей забастовке, пока не будут выполнены выдвинутые требования.

– Какие? – Мышонок спрашивал, почти не слушая ответа.

– Бумажный комбинат и электроники.

– Хорошо. О войсках что-нибудь слышно?

– Ничего пока.

Это было плохо. Удача хонтийцев заключалась в присоединении к бунту армии. Теперь, по слухам, тот же процесс начался в Пандее, и вновь национальные части перешли на сторону народа. А тут, в Метрополии, что Боевая Гвардия, что обычная пехота пока следовали приказаниям правительства. Без какой-либо охоты, больше делая вид, и все-таки подобная ситуация немного нервировала.

Цепочки гвардейцев местами перекрыли улицы, отрезая один квартал от другого, хотя логику оцепления понять было невозможно. По идее, задача правительства – не допустить восставших в центр. Но допустили же! Вся центральная площадь вместе с прилегающими улицами в руках молодежи, хотя на окраинах сравнительно спокойно. Рабочие находятся на своих заводах, демонстративно ничего не делая, лишь разговаривая да слушая агитаторов.

Дела вроде бы шли, и все же чего-то не хватало. Или так и должно быть – полная неопределенность почти до самого мига, когда противостояние станет перерастать в победу? Власти в явной растерянности, ничего не предпринимают, осталось закрепить положение, а затем…

В глубине души Мышонку хотелось, чтобы Неизвестные Отцы воспользовались своей неизвестностью и тихонько растворились среди остальных граждан былой Империи.

Нет правительства – нет проблем.

Над площадью гремела музыка. Довольно многие принесли сюда разнообразные магнитофоны, и мелодии переплетались, мешая одна другой. В реве динамиков совсем не было слышно гитар, хотя петь кое-кто тоже пытался.

– Я пойду позвоню. – Мышонок принялся старательно расталкивать толпу.

Отсутствие нормальной связи действовало угнетающе. Пока еще посыльные преодолеют гигантские расстояния столицы! Транспорт не работает, машины привлекают внимание и могут быть остановленными любым патрулем. Пешком же – долго, и новости успевают устареть.

Ближайший телефон-автомат был раскурочен, хотя совсем еще недавно Мышонок им пользовался. Теперь же корпус сброшен на землю и помят, словно по нему проехались на танке, трубка вообще пропала без следа…

Буйство толп – неизбежные издержки любой революции или хотя бы простого выступления против власти.

Пришлось искать целый аппарат. Двигаться среди тысяч орущих, поющих, пляшущих, толкающихся людей было тяжело. Отчасти выручала худоба. Мышонок и Проныра были жилистыми, однако не отличались избытком комплекции и порою просачивались там, где более крупным просто не было хода.

Но следующий автомат вообще исчез без следа. Лишь покосившаяся, едва держащаяся будка без стекол отмечала место, где ему полагалось быть. Дальше не нашлось и будки. Вернее, она была, но почему-то поваленная, словно в лежащем положении занимала меньше места. Зато на ней смогла присесть какая-то компания. Галдели, попивали пиво из бутылок, вовсю пользовались навалившейся свободой. С краю парень с девушкой вообще целовались взасос и, казалось, были уже готовы перейти к чему-то большему, напрочь позабыв про толпу вокруг них.

Целый телефон нашелся лишь в боковой улочке весьма далеко от площади, однако его вид оказался обманчивым. В трубке царила полная тишина, нарушаемая лишь легким треском каких-то помех, подчеркивающих – аппарат все-таки жив и проблемы заключаются в станции.