— Вот, смотри. Клянусь Всевеликим Богом, что понятия не имею. Святой истинный крест!

— А ты не католичка? — засомневался Лыков. История с ограблением ломбарда и последующими смертями нравилась ему все меньше и меньше. Не хватало командированному ввязаться в разборки между здешними бандитами. Ведь если ночные визитеры правы, его хозяйка — воровка. А он — дурак, которого хитрая баба использует.

— Нет! — вскрикнула полька и зарыдала во весь голос. — Мы венчались, и я приняла православие… Искренне приняла! А теперь… Это ложь, навет, жуткое недоразумение. Но если ты не веришь мне или боишься — уходи. Пусть меня зарежут за чужие грехи.

Сыщику стало не по себе. Что, если вдова говорит правду? Уголовные очень подозрительны. Иногда в их не шибко ученых головах выстраиваются такие заключения, что хоть смейся. Но эти фантазии потом кончаются кровью, и тут уже не до смеха. Неужели можно бросить сейчас эту женщину? Нет, сначала надо разобраться.

— Хорошо. Я буду смотреть дело и говорить с полицией.

— А пока?..

— Пока смотрю, живу здесь. И в обиду тебя не дам.

— Слава богу!

— Но учти, Ядвига. Если выяснится, что ты меня обманула, то сядешь в тюрьму за соучастие в ограблении ломбарда.

— А вот это мне никогда не грозит, потому как я не виновата, — наконец-то улыбнулась полька. — Ну, пойдем ко мне, мой храбрый рыцарь.

Однако сыщик уклонился и досыпал ночь у себя в кровати. Браунинг лежал под подушкой.

Утром Алексей Николаевич первым делом навестил полицмейстера. Тот о чем-то совещался с Аулиным. Увидев питерца, иркутяне повеселели:

— Что, пришли узнать насчет облавы? Будет, в девять вчера тряхнем Первую и Вторую части.

Коллежский советник посмотрел бумаги и сразу же заметил неладное.

— Василий Адрианович, где вы набрали столько городовых для прочеса? Сто человек! У вас их всего сто шестьдесят. Нельзя же так оголять город.

Бойчевский хитро сощурился:

— Я чуток слукавил. Да, сто шестьдесят. В постоянном штате. Еще сорок шесть человек служат на временных основаниях, а содержание оплачивает акцизное ведомство. Их наняли для охраны винных лавок, но на самом деле они усилили наружную полицию, несут такую же службу.

— Ого! Не так плохи ваши дела, как вы мне жаловались.

— А не пожалуешься — и сочувствия не дождешься.

Трое полицейских долго обсуждали предстоящую операцию. Нужно было оцепить и обыскать девятнадцать притонов в разных концах города. И сделать это одновременно. Из разговоров коллег Лыков понял, что такие облавы — забытое прошлое. Их практиковал капитан Никольский, а его сменщик прекратил. Аулин со смехом рассказал о личном опыте:

— Я при Никольском служил помощником пристава Первой части. Ну, послали нас как-то обыскать Сарафановку. Поступили сведения, что в сараях кирпичных заводов прячутся беглые. Где именно, осведомление не сообщало; пришлось шерстить все подряд. С нами были казаки Иркутской сотни и охотничья команда Первого Верхнеудинского полка. Ну, думаю, с армией не пропадем. Вдруг из бараков, где ассенизационный обоз, выскочили пятеро и побежали прямо на меня. Оборачиваюсь — никого рядом нет. Ни станичников, ни охотников. Только что были и вдруг все как сквозь землю провалились! Да… Вспомнил тут и мамашу, и папашу, как они отговаривали меня в полиции служить.

— И как ты выкрутился? — спросил полицмейстер.

— А драпанул сам от них быстрее ветра. Что сделаешь один против пятерых? Ребята быстренько исчезли. А потом одного из них поймали возле дачи сиропитательного дома Медведниковой, и оказалось, что на нем чуть не дюжина убийств. Долго я ту облаву вспоминал…

Полицейские зубоскалили еще четверть часа, Лыков вспомнил пару смешных эпизодов из своей биографии. Потом спросил:

— А что за история была с убийством семьи Рафильзонов?

Оба коллежских регистратора в один голос ответили, что дело — давнее и надо смотреть в архиве.

— У нас, Алексей Николаич, каждый день кого-то на нож сажают. Всех и не упомнишь. Вы, чай, составили уже представление, что за город Иркутск.

Тогда питерец рассказал о ночном налете и о предостережении главаря бандитов.

— Курчавый, ростом с меня? — ухватился Аулин.

— Да. Казакин на нем шикарный, видать, парень модничает. И наглый. Сказал, что ему хоть полковник, хоть генерал, все равно зарежет.

— Это Володька Чалдон, маз с Иннокентьевского поселка. Опасный человек. Вот, значит, кто ломбард грабил… Ну-ну. Поймаем, я ему объясню, как полковников обижать.

Бойчевский возразил:

— Мы его три года ловим, и все без толку. Надо Алексею Николаевичу возвращаться обратно в гостиницу.

— Чтобы они зарезали Космозерскую? — одернул полицмейстера Лыков. — Скажите лучше, как вы оцениваете их слова? Есть в них правда или нет? Может вдова действительно прятать ограбленные вещи?

Иркутяне стали менжеваться:

— А кто ее разберет, эту вдову? Она действительно дружила с покойной Рафильзон. Не просто так слух идет. Однако… Дело с ограблением ломбарда темное, виновные не обнаружены, покража не найдена. А четыре человека жизнью заплатили.

— Семья ювелира и те двое, которых вы повесили?

— Не мы, а военно-полевой суд, по законам военного времени.

Аулин мялся-мялся, потом высказался со всей определенностью:

— Не верю я, что Ядвига Андреевна замешана и прячет краденые ценности. После трех налетов и не выдать? А потом что, гроб купюрами обклеивать? Она не дура.

— Но где тогда похищенные золото и серебро?

— У ювелира осталось два сына. Им бандиты предъявили. Так они схоронили мать и в ту же ночь исчезли из города. Если старик Рафильзон действительно был наводчик, то ценности сыновья с собой увезли.

— Почему же тогда уголовные обвиняют Ядвигу Андреевну? — дотошно спросил коллежский советник.

— Там народ не семи пядей во лбу. Иные верят в любую чепуху. Кто-то сболтнул, они и купились. А сболтнул, вернее всего, тот, кто сам и украл, а от себя подозрение отводил. Как теперь узнаешь? Почти три года прошло.

— Выходит, — резюмировал питерец, — Космозерская невиновна, но ей угрожает опасность. За чужой грех. Так?

— Думаю, что так, — подтвердил Бернард Яковлевич.

— Значит, я остаюсь жить на углу Шестой Солдатской.

— Алексей Николаевич, мы ведь под вашими окнами пост выставить не можем, — напомнил командированному полицмейстер. — Тем более круглосуточный.

— И не надо, у городовых есть заботы поважнее.

— И как вы будете отбиваться, если придет пятнадцать головорезов?