И опять перекрыл арестованному воздух. Отсчитал тридцать секунд.

— Ну? Я вас, крысенышей, столько уже задавил. Одним больше, одним меньше… Думаешь, с меня спросят, если ты сдохнешь? Спасибо скажут.

— Не надо, ваше благородие, я все понял, — прохрипел бандит.

Лыков хлопнул его по плечу, и тот упал перед женщиной на колени.

— Прошу простить, барыня… По глупости мы. Русский плохо знаем, да, больше хамить не буду, вай.

Коллежский советник тычком отправил пленника в угол и подошел к женщине.

— Меня зовут Алексей Николаевич Лыков, я чиновник особых поручений Департамента полиции. В Иркутск прибыл в командировку.

— Ядвига Андреевна Космозерская, купеческая вдова. Спасибо вам! Я…

Сыщик перебил ее, не желая слушать благодарности:

— Вы тут хозяйка?

— Да. Дом остался от мужа, он умер шесть лет назад. На первом этаже магазин лодзинского товара[20], им и содержу себя. Как вы думаете, Никифор выживет? Сильно его порезали? И за дворника был, и за приказчика, и даже за телохранителя. Без него как? Они ведь уже в третий раз нападают.

— В третий? Так обычно не бывает. Что их притягивает?

Вдова хотела ответить, но запнулась. Тут снизу полезли, и скоро вся комната оказалась заполнена людьми. Первыми явились Аулин с надзирателем Франчуком. Сразу за ними пришел крупный мужчина и доложил:

— Пристав Второй части прапорщик запаса армейской пехоты Пемошевский Владислав Иванович. С кем имею честь?

Лыков представился.

— Как вы здесь оказались, господин коллежский советник? И что, наконец, произошло?

Питерец начал было рассказывать все с самого начала. Но тут прибежал запыхавшийся Бойчевский:

— Погодите, погодите! Как все было? Говорят, дворника зарезали?

Полицмейстер глянул на арестованного и скрипнул зубами:

— Опять кутаисцы! А тот чего валяется?

— Да он покойник, — сообщил из-за плеча начальства Синеоков. — Знамо дело… екзитус морталес[21].

— Как покойник? Слов дрянных откуда-то нахватался… А крови нет. Это чья лужа, не его ведь?

— Так точно, ваше благородие, из раны дворника Никифора Малявкина натекло. Тяжелый он, навряд ли живой останется…

— А…

Тут Лыков сжато рассказал случившееся. Бойчевский нагнулся над убитым, долго его рассматривал, потом произнес:

— Не понимаю. Как вы его наповал-то? Каким предметом?

— Да кулаком, Василий Адрианович.

— Каким кулаком? Нашли время шутки шутить.

— Да вот этим.

Алексей Николаевич показал. Бойчевский скривился, будто укусил лимон:

— Нам для протокола надо, я серьезно спрашиваю.

— А я серьезно отвечаю.

— Да ведь это невозможно.

— Отчего же?

— Ну как отчего? — полицмейстер обернулся в растерянности. — Ведь вы такой же, как я или вот как он.

И ткнул пальцем в пристава:

— Пемошевский еще и поздоровее будет. Значительно. И то кулаком человека не убьет.

Лыкову начал надоедать этот бессмысленный разговор:

— Василий Адрианович, давайте уже к делу перейдем. Надо провести опознание обоих бандитов и допрос живого по горячим следам. Мы зря теряем время.

— Но я так и не понял! Что писать в протоколе? Алексей Николаевич, объясните ради бога. Нельзя угробить крепкого, в соку, человека, просто ударив его голой рукой в голову.

— Однажды в деревне я убил так бешеного быка, — нехотя пояснил питерец. — Голой рукой, потому как ничего другого не оставалось. Правда, то было двадцать лет назад, я был тогда моложе. Сейчас, боюсь, уже не убью. Только оглушу.

Аулин открыл было рот, но Лыков продолжил:

— Здесь тоже было не до разговоров. Конечно, хорошо бы взять обоих живыми. Но я оказался без оружия, влез в драку случайно, не готовился. Ну и… Когда тот детина полез на меня с ножом, тут уж сами понимаете. Что вышло, то вышло.

Полицейские замолчали. Убийство преступника при задержании никогда не приветствовалось. Теперь придется писать рапорты с объяснениями, ждать служебной проверки. Да еще командированный, в чужом городе, на третий день… То-то Курлов разъярится. Многое зависело теперь от позиции местных властей, от того, в каком виде они подадут неприятный инцидент в столицу.

Обстановку неожиданно разрядил начальник сыскного отделения. Он присел перед убитым налетчиком, осмотрел его и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Ха! А ведь это сам Роман Гуруа. По нему петля давно плачет, по сволочи.

Бойчевский ахнул и тоже наклонился к покойнику:

— Точно он?

— Видите три ямки от угрей на шее? И левый мизинец кривой. Он!

Аулин обернулся к командированному:

— Ай да господин коллежский советник!

— Что за птица ваш Роман? — ободрился Лыков. Авось, если он прихлопнул патентованного злодея, местные обелят его перед Курловым.

Полицмейстер подскочил с другого бока и затараторил:

— Гуруа — бандит первый сорт, правая рука самого Биты Секания! Представляете, кого вы приложили? Он же у Биты есаулом состоит. А за убийство в прошлом году стражника в Нижнеудинске приговорен к смертной казни, но сбежал из тюрьмы. И вот подох от вашего кулака. Чего жалеть негодяя?!

— У Секания был есаулом? — впечатлился Алексей Николаевич. — Ну, другое дело…

Бита Секания был легендарным налетчиком, известным всей стране. В 1903 году он отбыл в Александровской каторжной тюрьме восьмилетний срок за грабеж с убийством и вышел на поселение. Когда началась война с японцами, записался добровольцем и храбро сражался на фронте. Секания заслужил за свои подвиги аж два «Георгия» и по Высочайшему повелению был восстановлен в правах. Начал вести мирную жизнь, занялся торговлей, поставлял из Грузии кахетинские вина. Усыпил бдительность полиции, у которой состоял под негласным надзором. И вновь взялся за преступный промысел. Согласно агентурным данным, Секания участвовал в ограблении артельщика Амурской железной дороги. Он же организовал нападение на приисковиков на реке Зея, где было похищено десять пудов шлихтового золота. Знаменитый бандит жил на нелегальном положении, разъезжал по всей Сибири и творил свои черные дела; полиции никак не удавалось его поймать.

— Тем более тщательно надо допросить пленного, — повеселел коллежский советник. — Вдруг выведет нас на Биту?