Найджел осмотрел инструмент со всех сторон. Из него получилась недурная кубистическая скульптура. Что, впрочем, противоречило классическим вкусам хозяйки.

«Ее хотели уязвить через самое для нее дорогое и святое», – подумал Найджел. Он вычеркнул вандализм, бессмысленное зверство и записал в блокноте: демонстрация силы, символическая жестокость, ритуал доминирования.

Подумав немного, он написал: наказание. Потом крупными буквами: подпись??? несколько раз постучав кончиком ручки по череде вопросительных знаков.

Гарди сделала ему знак, что поднимется осмотреть лестницу и два верхних этажа. Не в пример ему, коллега наговаривала все свои заметки на диктофон. Был слышен только доверительный шепоток, когда она продвигалась вперед маленькими шажками, приседая через каждые десять секунд.

Эксперт закрыл свой чемоданчик. Он взял все возможные пробы, но на лице его было написано сомнение.

– Не уверен, что из этого удастся что-то извлечь, – сказал он Найджелу. – Работали в перчатках и масках, явно очень подвижные и, главное, очень, очень сильные. Ты видел чугунный остов рояля? Нужна изрядная сила, чтобы разбить его надвое даже дубиной. Вот только я не вижу никакого подходящего орудия.

– Да, – кивнул Найджел, посасывая ручку. – Не сходится.

– Что не сходится?

– Бестолочь и ультрапрофессионализм. В некоторых местах и впрямь кажется, что срывали злость, будто буйные психи поработали. Насколько мне известно, только у одержимых или людей в трансе откуда-то берется такая разрушительная энергия. А рядом с этим на экране телевизора ни царапины. И мне с трудом верится, что они тут сели его посмотреть. Судя по количеству разбросанных вещей, всё так и летало. Я не понимаю, как они ухитрились не пораниться. Ты что-нибудь нашел?

– В плане отпечатков, ты хочешь сказать? Повсюду пальчики хозяйки…

– Жертвы, – поправил Найджел.

– Жертвы и еще несколько там и сям, но эти не первой свежести. Волосков тоже нет. Вот разве что…

Порывшись в чемоданчике, он достал прозрачный пакетик, и Найджел поднял его к свету. В нем был длинный острый волос, одновременно гибкий и жесткий.

– Есть идея, что это? Похоже на кусок струны рояля…

Коллега пожал плечами:

– Только анализ скажет. Это не металл. Пластик, я полагаю.

Он закрыл чемоданчик и кивком простился. Найджел повернулся, услышав, как Гарди спускается, запыхавшись, с верхнего этажа.

– Ну?

– Что – ну? – спросила Гарди, округлив глаза.

– Нашла что-нибудь наверху?

– Нет, ничего. Всё определенно произошло в периметре гостиной. Остальное чисто. С ума сойти, правда? Как будто осколочная граната взорвалась в бонбоньерке.

– Да уж, – вздохнул Найджел. – Невидимая граната без пороха и взрывчатки. И надо было, чтобы это свалилось на нас!

Им пришлось вернуться к Камдену, чтобы найти место, где пообедать. Хан не выпускал руку Сэм, а в другой по-прежнему сжимал маленькую королеву. Нур шла, опустив голову, поглощенная своими мыслями, и как могла старалась держать на расстоянии накатившие заботы, накопившуюся за день усталость, вопросы, касающиеся бегства Хана и нападения на миссис Биглет. Ее повергала в ужас мысль, что социальные службы могут отнять у нее ребенка. Она взяла себя в руки, подумав, что, если бы не Сэм, он бы, наверно, еще и заблудился.

– Я вас приглашаю, – сказала она, повернувшись к девушке.

– С какой стати…

– Пожалуйста. Я не знаю, как вас благодарить. Хан еще такой маленький. Если бы не вы…

– Я всего лишь протянула ему руку.

Троица шла по торговой улице. Полицейские кордоны сняли, бедного зверя, убежавшего из зоопарка, должно быть, поймали, если не пристрелили. По сточным канавам текла снежная каша, машины ехали медленно, взвизгивая шинами, и свет их фар затмевал огни витрин, отражавшиеся в скользких тротуарах. Мрачное оцепенение овладело городом. Говорили только о смерти королевы, а внезапно вернувшаяся зима, что задушила едва проклюнувшуюся весну, тоже не улучшала убитого настроения лондонцев. Хан же, напротив, выглядел радостным, словно с облегчением сбросил с плеч тяжкую ношу; он с энтузиазмом тянул за руку Сэм, пока не остановился как вкопанный у витрины «Макдоналдса» с алчной миной, не оставлявшей сомнений в его кулинарных предпочтениях. Нур поморщилась, немного смутившись, она не знала, отвечает ли подобное заведение вкусам Сэм.

– Вас это устроит? – спросила она перед дверью. – Хан обожает гамбургеры.

– Меня устроит, только каждый платит за себя.

– Прошу вас, – устало сказала Нур, – примите мое приглашение. Мне было бы стыдно.

Они уселись за стол каждый со своим подносом. Хан поставил на середину стола статуэтку королевы – та махала рукой медленно, отрывисто – и уставился на жареную картошку и гамбургер жадно и встревоженно, ожидая разрешения матери, чтобы начать есть. Этот конфликт между необходимостью показать себя хорошо воспитанным в глазах новой подруги и желанием поскорее приступить к любимой еде продлился, к счастью, считаные секунды. Получив зеленый свет, он принялся за гамбургер с аппетитом канадского лесоруба, не обращая больше внимания на двух женщин, смотревших на него с улыбкой.

– Он такой милый, ваш маленький Хан, вы правы, что зовете его Алмазом, – сказала Сэм, чтобы завязать разговор.

Нур улыбнулась.

– А, он вам и это сказал?

– Он очень этим гордится, уверяю вас.

– Я из Кашмира. Вы знаете, где это?

– Кажется, да. На северо-западе Индии, верно? В горах?

– Точно. Там обожают сказки про принцев и принцесс. Наша поэзия полна ими. Влюбленные дают друг другу имена цветов и птиц. И потом, это такая радость, когда я прихожу с работы и вижу моего Яхонта. Может быть, когда-нибудь мы сможем снять маленькую квартирку, только нашу, как знать. А вы, мисс Гёз, где живете?

– Ее зовут Саманта, – перебил Хан, жуя.

Сэм рассмеялась.

– Он прав! А вы Нур, да? Я живу с мамой и отчимом в Южной Африке, здесь я только проездом. Мой самолет приземлился в Лондоне из-за снежной бури. Я летела в Амстердам. У меня там братик, он на два года младше Хана…

– Как это печально…

– Вы находите? – удивилась Сэм. – Всё очень хорошо, мои родители оба начали новую жизнь, они счастливы.

– Нет, я не об этом, простите, я думала, мы с вами еще увидимся, у меня так мало друзей…

Сэм вспомнила, как они шли вдоль канала с маленьким Ханом. Ей тоже было грустно, что она его больше не увидит. И тут ей вспомнились последние слова, которыми они обменялись в метро с Элиотом. От одного его имени защемило в груди. «Какая дура, – сказала она себе, – какая глупая претенциозная идиотка. Ты всё испортила…»