Злостное неповиновение. Основание для второго военного суда. Итого, на тот момент – два военных суда и еще четыре обвинения по 15-й статье вдобавок к самому первому. Всего семь серьезных дисциплинарных проступков. Охренительно.

А впереди еще год. Я поступил на действительную военную службу на четыре года. После этого еще четыре года вы автоматически числитесь резервистом. То есть они берут вас в оборот на восемь лет. А меня брать не захотели.

Закончиться эта история могла четырьмя способами: увольнение с лишением прав и привилегий, увольнение за недостойное поведение, увольнение с хорошей характеристикой и увольнение на общих основаниях. Мне не подходил ни один. Меня классифицировали по пункту 3916 – это что-то вроде развода по обоюдному согласию сторон. Молчаливое признание того, что у вас с ВВС ничего не вышло. Критериев тут три. Во-первых, вы не работаете по военно-учетной специальности два года и дольше. Во-вторых, вас понижают в звании более двух раз. В-третьих, вы не планируете оставаться сверхсрочно. Я подходил идеально.

Армия отпустила меня через три года и один месяц со всем денежным довольствием и правами военнослужащих. В резерве я им тоже был не нужен. По сути, это означало: «Ты молчишь о том, что служил, а мы забываем о тебе». Такой ранний вариант «не спрашивай, не говори»[59].

Я вышел победителем. Мне было двадцать, я полтора года проработал на радио, армии я был ничего не должен. Непередаваемое чувство.

Отсюда и мое двойственное отношение. Разумеется, я против военщины, против того, чем военные занимаются. Однако авиация во многом совсем не напоминала армию. Ну да, они сбрасывали бомбы на людей, но… у них было поле для гольфа.

Я разобрался в том, как все устроено в этой гребаной эскадрилье. Я знал все про комплекс «К-2»: все 700 килограммов оборудования, 41 основной компонент, 370 электронных ламп и порядка 20 000 отдельных деталей. Я научился не ввязываться в драки. Пить ровно столько, чтобы без приключений попадать домой. Держать себя в рамках.

В каком-то смысле ВВС взяли на себя роль отца, которого у меня никогда не было. Они воплощали то мужское начало, которое заботилось обо мне, выделило мне комнату, кормило меня и помогло вырасти из моих детских штанишек. Оно подвело меня к тому рубежу, откуда я мог шагнуть в свою жизнь и начать карьеру, дав мне пинка под зад в самый подходящий момент.

Я хочу от всей души поблагодарить Пентагон, Советский Союз и военно-промышленный комплекс. Без них я никогда не стал бы тем, кем стал.

Важнейшим событием на заре моей карьеры стало знакомство с Джеком Бернсом[60]. Это произошло в 1959 году на радио WEZE[61] в Бостоне.

Демобилизовавшись из ВВС, я еще несколько месяцев работал диджеем на радио KJOE в Шривпорте. Но мне хотелось перебраться поближе к Нью-Йорку и выйти на более широкую аудиторию, и, когда один из коллег переехал в Бостон, я попросил его присмотреть работу и для меня, все равно на какой радиостанции.

Радио WEZE радикально отличалось от KJOE. Входя в компанию «Эн-би-си»[62], оно все еще передавало мыльные оперы, викторины и прочее старье. Я работал диктором, составляя тексты и зачитывая объявления в эфире. И хотя по ночам у меня был двухчасовой музыкальный эфир, ставить приходилось всякую тошниловку типа Синатры, Вика Дамона, Кили Смит и Луи Примы[63].

Джек работал здесь репортером. Мы с ним сразу сошлись. У нас обоих было очень похожее амплуа – простого ирландца с улицы. Потом из этого образа вырастет и мой сержант-индеец, и все остальные мои сержанты. А Джека вдохновляли бостонские ирландцы, которых он прославит в многолетнем тандеме с Эйвери Шрайбером[64], изображая таксиста и его болтливых пассажиров.

Джек выстраивал более острый образ, мой персонаж выглядел гуманнее. Эти парни могли болтать часами. Прекрасный способ высказать то, о чем вам самим говорить не хотелось бы. Было очевидно, что в тандеме мы так и фонтанируем идеями. Мы оба быстро соображали, и это переросло в крепкую дружбу. Мечтали даже о своем комедийном шоу…

А потом я, как всегда, облажался.

Из-за меня на радиостанции разыгрались два громких скандала. Первый инцидент был связан с розарием кардинала Кушинга[65]. В 1959 году кардинал Кушинг стал большой шишкой в католической церкви и, будучи очень близок к Кеннеди, оказался весьма влиятельной персоной в Бостоне. Каждый вечер с 6:45 до 7:00 он выходил в эфир и читал розарий. Добродетельные ирландские католики издавна его любили.

И вот я сижу за студийным пультом, а кардинал Кушинг – у себя во дворце или хрен его знает, где он там живет. Мы с ним на связи по телефонной линии. Сегодня вечером он читает «Пять скорбных тайн». Прежде чем начать, он всегда немного рассказывает о жизни Бостонской епархии. Этим вечером он заводит разговор о «Малых сестрах бедных»[66]. «„Малые сестры бедных“ из года в год самоотверженно трудятся в больницах Бостона, где дети с хроническими заболеваниями…» Увлекшись чудесными святыми малыми сестрами, он слишком поздно вспоминает о «Пяти скорбных тайнах».

И вот уже почти семь, а Его Высокопреосвященство только приступает к третьей скорбной тайне. («Венчание тернием Господа нашего», если это кому-то интересно.) Я должен принять ответственное решение. Ровно в семь выходит выпуск новостей, который спонсирует «Алка-Зельтцер». «Алка-Зельтцер» и «Эн-би-си» против кардинала Кушинга и двух последних скорбных тайн? Тоже мне, бином Ньютона. Я прерываю трансляцию. Отключаю кардинала.