После этих двух наций, но гораздо ниже их, можно поставить Англию и Францию, из коих первенство, мне кажется, принадлежало последней. Это обстоятельство несколько скрадывается в английских историях благодаря естественному желанию авторов выставить национальные подвиги в возможно ярком свете. Только позднее, когда уже началось морское преобладание Англии, никакая нация не могла с нею соперничать, так как она смело решилась оспаривать у Испании первенство, которым та пользовалась в течение большей части столетия. Но даже в исходе шестнадцатого столетия, когда значительная часть американского материка была уже разделена на испанские вице-королевства, а Португалия отправляла своих губернаторов в Индийский океан, когда испанские миссионеры уже посетили Японию, когда знаменитый португальский поэт уже шестнадцать лет прожил и написал эпическую поэму в стране, которая до этого казалась баснословной, – даже тогда англичане были еще новичками в морском деле и не имели поселений.

От морских дел обратимся к промышленности и торговле. Мы снова увидим, что и в этой области успех Англии нельзя приписать естественному призванию, вытекающему из врожденных способностей. Успехами в промышленности Англия обязана тому особенному отношению, в котором она находилась к великим производительным странам земного шара. Обширные жатвы собираются там, где земли много, а население редко, но такие страны не в состоянии обрабатывать свой сырой материал, потому что все руки заняты земледелием и нет рук для обрабатывающей промышленности. Хлопок Америки и шерсть Австралии идут в Англию, где они находят не только свободные руки, но и главное орудие промышленности – каменный уголь, который добывается в изобилии и притом вблизи самого моря. Но все эти факторы – недавнего, даже очень недавнего происхождения: царство угля началось с появлением машин, т. е. во второй половине восемнадцатого века. Обширные сельскохозяйственные страны сделались известными лишь после открытия Нового Света, и ими можно было вполне воспользоваться не ранее как через два с половиной столетия, когда были введены железные дороги. Следовательно, ясно, что промышленное значение Англии создалось в самые новейшие времена. Англия Плантагенетов занимала совсем иное экономическое положение. Промышленность, правда, существовала и тогда, но народ того времени далеко не поражал неутомимым трудолюбием и практическим складом ума; характеристика англичанина, написанная в пятнадцатом столетии, ясно говорит об этом: «ему редко приходится утомлять себя усиленным трудом, и потому он ведет жизнь более духовную и утонченную».[50]

Главным источником богатства Англии в то время были ее выгодные сношения (magnus intescursus) с Фландрией. Она производила шерсть, которая обрабатывалась во Фландрии; Англия для Фландрии была тем, чем теперь служит Австралия для западной части Йоркшира. Лондон был Сиднеем того времени; Гент и Брюгге были тем, чем теперь являются Лидс и Брадфорд.

Так, в общем, шло дело до эпохи Елизаветы. В эту эпоху, около того самого времени, когда началось морское величие Англии, она делается одновременно великой промышленной страной. Промышленность Фландрии погибла во время грандиозной катастрофы – религиозной войны Нидерландов с Испанией. Фламандские фабриканты стали толпами переселяться в Англию и придали новую жизнь промышленности, давно уже сосредоточившейся в Нориче. Тогда начался так называемый норичский период английской промышленной истории, протянувшийся на все семнадцатое столетие. Особенность этого периода состоит в том, что Англия сама обрабатывала свой собственный продукт – шерсть. В это время она не была уже преимущественно производительницей сырья, какой мы ее видим ранее, но и не сделалась еще страной преимущественно обрабатывающей, какой является теперь; она была страной, которая обрабатывала то, что сама производила.

Но современное промышленное величие Англии покоится не только на обрабатывающей промышленности. Ей принадлежит транспортная торговля мира, и потому она является его биржей и деловым центром. Транспортная торговля сделалась достоянием Англии, как великой морской державы. Поэтому, очевидно, Англия не могла пользоваться ею в Средние века, когда еще не была морской страной. Да вряд ли можно говорить о транспортной торговле Средних веков: эта торговля предполагает значительное движение по морям, а такое движение началось только после открытия Нового Света. Ранее торговые операции сосредоточивались в центральных провинциях Западной Европы, в Италии и в имперских городах Германии. Деловыми людьми пятнадцатого века были: Медичи во Флоренции, Фуггеры в Аугсбурге, основатели банка Св. Георгия в Генуе.

Англия Средних веков с точки зрения торговых дел была не передовой, а скорее отсталой страной. Главнейшие коммерческие страны должны были смотреть на нее сверху вниз. Как Англия настоящего времени смотрит на старомодную торговлю и банковую систему государств, подобных Германии и Франции, так должны были смотреть на ее коммерческий мир итальянцы Средних веков. Со своей городской жизнью, широкими деловыми сношениями и ловкими дельцами, они должны были ставить Англию и Францию в разряд старинных земледельческих и феодальных стран, лежащих вне главного течения передовых идей.

Но даже и позже, когда уже произошла великая перемена, вследствие которой Италия и Германия, в свою очередь, остались позади и поток торговых дел вошел в новое русло, Англия заместила их не сразу. Их непосредственной преемницей была Голландия. В течение значительной части семнадцатого столетия мировая транспортная торговля находилась в руках Голландии – Амстердам был мировой биржей. Против голландской монополии Англия борется при Кромвеле и в начале царствования Карла II. Лишь к исходу столетия Голландия начинает проявлять признаки слабости; только теперь Англия получает решительный перевес в торговле.

Сопоставляя все эти факты, мы приходим к заключению, что та Англия, которую мы теперь знаем, – господствующая морская, торговая и промышленная держава, – получила свое начало лишь в новые времена, что эти ее атрибуты проявляются ясно не ранее восемнадцатого века и что семнадцатое столетие является той эпохой, когда Англия постепенно претерпевает метаморфозы. Если же мы спросим себя, к какому времени нужно отнести самое начало превращения, то ответ очень легок и ясен. Это было в век Елизаветы – т. е. эта было как раз в то время, когда Новый Свет начинал оказывать свое влияние на Европу; из этого совпадения эпох яснее всего выступает тот факт, что Англия с самого начала своим новейшим характером и особенностями своего величия была обязана Новому Свету. Не кровь викингов делает англичан повелителями моря, не промышленный дух англосакса делает англичан великими фабрикантами и купцами, но гораздо более специальное обстоятельство, которое начало оказывать свое действие после того, как в продолжение многих веков англичане были народом земледельческим и пастушеским, воинственным и равнодушным к морю.