Бригадный генерал кивнул:

– Изумительно. Я даже не заметил водяную дамбу и мельницу. Изумительно, изумительно, – пробормотал он. Бригадный генерал смотрел на нас с большим уважением, а наш руководитель объяснял ему, что нас учили замечать еще более незначительные предметы.

Окна снова зашторили, и теперь мы могли видеть сам Таурогген. От города шли четыре основные дороги. Одна – на юго-запад, в сторону моста, к границе, а затем в Погеген. Другая вела на северо-восток, к Риге. Третья шла на запад, и четвертая – на восток. Когда показали съемки с воздуха, я смог четко разглядеть окопы вдоль всего края леса, который пересекала дорога, ведущая на Ригу. Убежища растянулись на расстояние от трех до четырех миль, и везде были установлены пушки, тяжелые артиллерийские орудия, приведенные в боевую готовность. Казалось, что пулеметы были расположены повсюду. В следующем сюжете снова показали дорогу, которая, как я немедленно предположил, могла вести через город прямо к границе. Севернее, к Шяуляю, виднелись красные линии кабелей, а также отчетливо вырисовывались телеграфные столбы. Через два с половиной километра от Тауроггена, как раз не доходя до леса, дорога расходилась в три стороны: на одной стоял указатель с надписью: «Рига – 250 километров», другая вела на восток, а третья на запад. Так же как и все остальные дороги данного населенного пункта, эти три были усыпаны гравием, и каждая исчезала в лесу, который издалека по форме напоминал полумесяц.

Дальше все повторилось, как в предыдущий раз. Как только раскрыли шторы, офицеры СС засыпали меня вопросами. И снова я ничего не упустил.

– Все точно, – сказал старший офицер. – Эти фильмы будут показывать здесь в дивизионных штабах, с разрешения бригадного генерала, до тех пор пока каждый не станет владеть всей информацией в совершенстве.

– Конечно, – произнес бригадный генерал слегка небрежно, но, по сути, ответ не требовался, так как его не спрашивали, а просто поставили перед фактом.

Повернувшись к командирам, с которыми мы первоначально вошли в кабинет, я попросил их отобрать самых лучших людей и собрать их в три отряда, а затем немедленно вернуться в штаб. Прошло десять минут. Бригадир становился все более дружелюбным и даже предложил выпить понемногу. Достав из своих запасов бутылку вина, он наполнил стаканы и произнес тост за секретные службы и за нас с Вилли. Мы не стали отказываться, чтобы окончательно закрепить за собой право называться настоящими мужчинами. Должно быть, мы выглядели еще совсем юнцами, но уже давно соображали не хуже взрослых людей, и не просто людей, а очень подозрительных и осторожных. Мы распили бутылку в тишине и стали ждать.

Командиры возвратились, приведя с собой три отряда, и, набившись в маленьком кабинете, словно сельди в бочке, мы опять стали просматривать фильм. Раз, второй, еще и еще мы смотрели одни и те же кадры до тех пор, пока каждый из нас не смог в темноте начертить карту; так прочно увиденное засело в наших мозгах. К тому моменту, когда мы в последний раз посмотрели эти кадры, у каждого из нас было такое ощущение, что всю предыдущую жизнь он провел именно в тех местах. Мы знали теперь все улицы вдоль и поперек, каждый переулок мы могли найти теперь с закрытыми глазами. Нас завалили вопросами, и сейчас уже даже сами офицеры СС не сомневались в успехе. Затем их старший офицер достал конверт и протянул мне. Я сорвал восковую печать и заметил, как пристально наблюдает бригадный генерал за моими действиями. Все остальные тут же попытались скрыть свое любопытство, делая вид, что заняты чем-то другим и больше их ничто не интересует.

Я несколько раз внимательно прочитал письмо, пока не убедился, что запомнил в точности каждое слово: пароли, имена, места, полки, подразделения, батальоны, отряды, артиллеристские школы и все, что еще было у русских. Потом я достал спичку и сжег ее. Таким образом, никто из присутствующих не знал, что написано в письме, и сжечь его было лучшим способом его уничтожить. Оканчивалось послание так: «Все взгляды устремлены на вас, и фюрер с нетерпением ждет того момента, когда сможет услышать о вашем успехе. Адмирал Канарис».

Когда догоревший лист бумаги превратился в пепел, старший офицер произнес:

– Завтра, если потребуется, весь день, а может, и ночь вы будете тренироваться в прыжках с парашютом. И прыгать будете не с вышки, а с самолета.

Нам нечего было ответить на это, так как до этого мы не имели подобной практики. Нам выдали русскую форму и русские же винтовки, а также пистолеты. Еще мы получили сухую рыбу, сахар и подсушенный черный хлеб – сухари. Курящим дали русскую махорку, завернутую в русскую газету. Затем каждый получил фотографии с изображением своих близких: девушки, родителей, находящихся в саду или во дворе своего дома. И наконец, нам выдали наши документы, подтверждающие то, что мы являемся солдатами Красной армии. Командиры подразделений передали под нашу с Вилли ответственность три отряда, и мы отправились на место, где должны были отрабатывать свои ночные прыжки.

Все было странно и необычно. Все было доведено до совершенства и работало как самые точные в мире часы. Все мы взяли с собой документы, удостоверяющие то, что мы русские солдаты, фотографии и форму и все это упаковали в рюкзаки. Три больших транспортных самолета с пилотами на борту, которые абсолютно ничего не подозревали о предстоящем задании, уже ждали нас. Нас проинструктировали, закрепили на наших спинах парашюты и дали команду приступить к выполнению задания. С нас ничего не требовалось, кроме как просто выпрыгнуть из самолета. Нас выбрасывали на поле, и, приземлившись, мы еще пробегали метров пятьдесят с развевающимся сзади парашютом. Это занятие было не сложнее, чем спрыгнуть с крыши, и все остались целы и невредимы, без единой царапины. С заданием мы справились с полным успехом, и руководство решило, что вторая попытка будет напрасной тратой времени и бензина.

На военно-воздушной базе один из бараков был приготовлен специально для нас. Охранявшие казармы люди, показав нам наши комнаты, сразу же покинули помещение, и мы остались одни в здании, в радиусе тридцати метров вокруг которого ничего не было. Тем не менее с нашей казармы не сводили глаз, все здание было окружено, и мы, по сути, являлись заключенными в тюрьму пленниками.

Следующей ночью мы должны были тайно приземлиться на территории врага. В ту ночь вся немецкая промышленность завершала последние приготовления к войне. В наших казармах не спали. Офицеры носились по коридорам, готовя запасы продовольствия – продукты, как можно больше продуктов. Как заключенные, сидящие в своих камерах, мы словно ожидали приговора, который будет вынесен в субботу ровно в половине двенадцатого. Затем, до предела напичканные взрывчаткой и одетые в форму русских солдат, мы двинулись на взлетное поле. На этот раз офицеры охраны сопровождали нас в полете. Без десяти четыре мы должны были десантироваться. С этого момента наступал новый отсчет времени.

Когда наш самолет оторвался от земли, у меня от волнения засосало под ложечкой. Эти места должны быть стерты с лица земли в первую очередь, еще до того, как повсюду станет раздаваться грохот и рев немецких пушек.