разговора с незнакомкой его схватили четыре человека в масках, достаточно сильные, чтобы обезоружить и отнести почти на руках в карету, ожидавшую в конце улицы. Я позволяю читателю догадываться о ругательствах, какими он их осыпал, и негодовании за то, что они подло его схватили. Он пытался было подкупить их обещаниями, но, вместо того чтобы их склонить, добился лишь, что его стали еще более сторожить и лишили всякой надежды на возможность освободиться своей храбростью и силой.

А между тем карета, запряженная четверкою, мчалась во весь опор; они выехали за город и через час въехали в великолепный замок, ворота которого уже были открыты для их встречи. Четыре маски вышли из кареты вместе с дон Карлосом и повели его за руки, как посла на поклон к турецкому султану. С той же церемонией поднялись они на второй этаж, где их у дверей в огромную залу встретили две девушки в масках, каждая со свечой в руке. Мужчины в масках отпустили ему руки и ушли, низко поклонившись. Видимо,, они не оставили ему ни пистолета, ни шпаги, и он не поблагодарил их за то, что его хорошо стерегли. Это не потому, что он был недостаточно вежлив; но можно ведь простить недостаток вежливости человеку, на которого неожиданно нападают.

Я не скажу вам, были ли серебряными подсвечники, какие держали в руках девушки, — это мелочь: они были скорее всего серебряные, позолоченные, чеканной работы, но зала была одной из самых великолепных в мире, и если на то уж пошло, — столь же прекрасно украшенной, как аппартаменты в наших романах, как корабль Зельматида в «Полександре»,[99] палаты Ибрагима в «Знаменитом Бассе»[100] или комната, в которой ассирийский царь[101] принял Мандану в «Кире» — в романе, без сомнения, столь же хорошем, как и другие названные мною, в одной из самых меблированных книг. Представьте же себе, как был удивлен наш испанец, очутившись в этой богатой зале, с двумя замаскированными девушками, которые, не говоря ни слова, повели его в соседнюю комнату, еще лучше убранную, где и оставили одного. Если бы у него был характер дон Кихота, он, попав туда, насторожился бы и почел себя по меньшей мере Эспландианом[102] или Амадисом; но наш испанец был тронут не более, как если бы он был в гостинице или на постоялом дворе: ему страшно было жаль своей невидимки, и так как она у него с ума не шла, то он нашел эту прекрасную комнату печальнее темницы, прекрасной только снаружи. Он полагал, что здесь, где ему отводят такую хорошую квартиру, плохого не сделают, и не сомневался, что дама, которая говорила с ним накануне в церкви, была волшебницей, вызвавшей все эти чары. Он удивлялся женскому характеру и тому, с какой быстротой они выполняют свои решения. Со своей стороны, он решил терпеливо ждать конца приключения и, несмотря на возможные обещания и угрозы, хранить верность своей возлюбленной, скрывающейся за решеткой.

Спустя некоторое время вошло несколько богато одетых слуг; они накрыли стол и подали ужин. Все было великолепно; не были забыты даже музыка и курильницы, и наш дон Карлос удовольствовал обоняние и слух, как и вкус, более, чем Ожидал в положении, в котором он находился, — я хочу сказать, что ел он прекрасно. Но чего не может сделать мужество! Я забыл сказать вам, что мне кажется, он и рот пополоскал, — я знаю — о зубах он очень заботился.

Музыка играла некоторое время и после ужина; а когда слуги вышли, дон Карлос долго прогуливался, размышляя о всех этих чудесах, а может, и о других вещах. Две девушки и карлик в масках, посадив его за туалетный стол, начали его раздевать, не потрудившись узнать, хочет ли он спать. Он покорился всему, что они делали. Девушки, поправив постель, вышли из комнаты, а карлик снял с него башмаки и чулки и раздел. Дон Карлос лег в постель. Все это было проделано молча.

Для влюбленного он спал довольно хорошо. На рассвете его разбудили птицы в клетке. Карлик в маске явился для услуг и подал ему самое прекрасное в мире белье, чудесно вымытое и сильно надушенное.

С вашего позволения, я не буду рассказывать, что дон Карлос делал до обеда, который стоил ужина, а лучше расскажу о том, как прервалось молчание, которое они хранили до сих пор. Его нарушила девушка, спросив дон Карлоса, приятно ли ему будет видеть хозяйку этого зачарованного замка. Он сказал, что это доставит ему удовольствие. И она вошла вскоре после этого в сопровождении четырех богато одетых девушек.

Не такова и Цитерея,[103]

Когда, готовая любить

И новой страстью пламенея,

Идет любовника пленить.

Никогда наш испанец не видал существа более прекрасного этой незнакомой Урганды.[104] Он был столь восхищен и изумлен в одно и то же время, что все поклоны и шаги, которые он сделал, дав ей руку, пока она ввела его в соседнюю комнату, очень походили на спотыканья.

Все, что он видел в зале и комнате, о которой я вам уже говорил, было ничем в сравнении с тем, что он нашел здесь и что получало еще больший блеск в присутствии дамы в маске. Они прошли по богатейшему помосту, каких не видывано с самого существования помостов в мире. Там испанец принужден был сесть в кресло, несмотря на отказ, а дама села напротив него на множестве богатых подушек и голосом, приятным, как звуки клавесина, сказала ему то, что я вам сейчас скажу:

— Я не сомневаюсь, сеньор дон Карлос, что вы не были слишком удивлены тем, что произошло в этом доме со вчерашнего дня; и если это не произвело на вас особенного впечатления, то, по крайней мере, вы могли видеть, что я держу свое слово; и из того, что я уже сделала, можете судить о том, что я могу сделать. Может быть, моя соперница благодаря своему искусству и пользуясь счастьем, что встретила вас первой, полностью заняла в вашем сердце место, какое я оспариваю. Но женщина сразу не падает духом, — и если мое богатство, которым нельзя пренебречь, и все, что вы можете получить со мной, не смогут склонить вас любить меня, то я могу утешаться хоть тем, что не скрывалась из стыда или хитрости и что лучше быть презираемой из-за недостатков, чем